Книга Королева легионов Афины - Филип Гриффин

Шуршание платья дочери вернуло ее мысли к тому, что она держала в руках. Кордула откашлялась, собралась с духом и снова всмотрелась в голову. Очень медленно она взялась за затылок мертвой головы, за ушами, и приподняла ее на уровень глаз.

Голову плохо забальзамировали, поэтому кожа на ней съежилась и ссохлась, как на сморщившемся яблоке. Она вся была серого цвета, за исключением желтоватых пятен на тех местах, где кожа отходила от кости. Шею окунули в смолу и прилепили на подставку из темного дерева, отчего голова стала похожа на военный трофей. Судя по тому, что смола, в отличие от самой головы, была еще мягкой, сделано это было совсем недавно. Голова казалась хрупкой, и, держа ее в руках, Кордула понимала, что скоро этот странный ветхий предмет превратится в прах.

«В тот день было так много смертей. Где умерла эта женщина? На том же страшном поле?»

Особенно поражали волосы. Они выглядели единственным напоминанием о том, что когда-то эту голову наполнила жизнь. Локоны были заплетены «британскими» косицами надо лбом и ушами, открывая рыжие корни волос, которые когда-то при жизни их хозяйки обладали насыщенным живым цветом. Теперь же они были тусклыми и безжизненными.

— Это может быть она, — тихо сказала Кордула. Она развернула голову, чтобы рассмотреть затылок. — Скулы находятся в правильном соотношении со лбом и челюстью. И волосы убраны так же, как были у нее в тот день. — Она коснулась косичек около правого уха. — С другой стороны, многие женщины заплетали волосы таким же образом, да и прическу вполне могли переделать уже после ее смерти.

— Прическа выполнена на военный манер, — сказал Клематий, наклоняясь вперед и заглядывая в мертвые глазницы, — что говорит в пользу нашей теории.

— Ну, что ж, есть только один способ узнать все наверняка. — Кордула крепко взяла мертвую голову левой рукой и решительно сунула указательный палец правой в приоткрытый рот.

Дети онемели от изумления. Даже Клематий был так поражен, что, застыв, вместе с ними молча наблюдал за тем, что происходило дальше.

Кордула, с закрытыми глазами, тщательно ощупала рот погибшей. В это время голова издавала странный жутковатый хруст, напоминающий потрескиванье костра на морозе. Чуть погодя, открыв глаза, Кордула вынула палец и вытерла его о свою одежду. Потом очень аккуратно поставила голову обратно на смятую тряпицу.

— Это не Пинноса, — уверенно сказала она.

— Н-но, почему вы в этом так уверены? — удивился епископ. — Откуда вы знаете?

Кордула улыбнулась и подошла к окну, чтобы выглянуть в прилегающий к кухне дворик.

— У этой женщины все зубы на месте. У Пинносы одного не хватало.

— Какого? — выпалил вопрос епископ.

Теперь Кордула повернулась к нему лицом.

— Я, пожалуй, сохраню это в тайне, Ваша Милость. Так, на всякий случай, если появятся еще такие… — она кивнула на стол, — бедняжки, души и тела которых уже давно должны были упокоиться. Ваша Милость, вы проследите за тем, чтобы ее похоронили с почестями, рядом с соплеменниками?

Епископ Клематий откашлялся и вернулся к своему прежнему повелительному тону:

— Разумеется. Вы можете быть уверены в том, что она будет предана земле так, как того заслуживает. Но могу ли я спросить, как вы узнали о том, что у Пинносы недостает одного зуба? Не подумайте, что я намекаю на… Поймите меня правильно, но по этому делу я отвечаю перед остальными, и…

— Вам незачем смущаться своего вопроса. Ваша Милость. Я с удовольствием на него отвечу.

Она замолчала и посмотрела на детей. Их лица светились любопытством и желанием услышать рассказ. «Я не могу говорить об этом при них… Они еще слишком малы. Еще не пришло время рассказывать им эту историю. Да и отец их сейчас в отъезде».

— Знаете, когда-то это место было ее домом, — задумчиво произнесла Кордула. — Пинноса раньше жила здесь. — Не обращая внимания на удивленные возгласы детей, она обернулась, чтобы еще раз выглянуть в окно. — Этот дом строился, чтобы стать фамильным гнездом, и в те времена назывался виллой Флавиев… но это было много-много лет назад.

Какое-то время она смотрела на неясные тени предметов, скрытых под покровом поблескивающего снега, потом начала медленно говорить приглушенным голосом, обращаясь больше к себе, чем к кому-либо другому.

— Неужели это было так давно? Я прекрасно помню день, когда Пинноса лишилась своего зуба… как будто это было только вчера. Урсула, Пинноса и я, — Марты и Саулы тогда с нами не было… Наверное, они как обычно проводили время с молодыми вассалами. В общем, мы только что вернулись в Глостер после нашей первой в жизни охоты. Бриттола тогда была еще слишком мала, чтобы охотиться, и присоединилась к нам, только когда мы въехали в ворота. Мне тогда было семнадцать, значит, Урсуле и Пинносе по восемнадцать, а Бриттоле не более пятнадцати. Мы так гордились собой, гордо шествуя рука об руку по центральной площади! У Пинносы в волосах были вплетены два оленьих хвоста и заячья лапа, у Урсулы — два хвоста: олений и лисий, а в моих — две заячьих лапки. Бриттола бренчала на тетиве лука Пинносы, и мы вместе изо всех сил распевали «Вперед!».

Она замолчала и посмотрела через кухонный дворик на дверь, ведущую в Западную комнату. Епископ смотрел на Кордулу, и ему показалось, что она едва заметно кивнула головой, как будто в дверях кто-то стоял, наблюдая и прислушиваясь к происходящему. Кто бы это ни был, он только что дал Кордуле разрешение продолжать свой рассказ.

— Мы смеялись над тем, как забавная одноухая старуха отогнала нас от лавки со стеклом. По-моему, она жива и по сей день. Потом внезапно Пинноса вскрикнула: «Проклятье!» и, сморщившись, прижала руку ко рту. «В чем дело?» — спросила я ее. Она ответила лишь: «Подождите меня здесь, я ненадолго», и побежала в сторону лекарей, полоскавших в воде свои инструменты. Она им что-то быстро объяснила, и один из них достал из воды щипцы для выдирания зубов. Пинноса помогла ему наложить их и встала перед ним на колени. Она взялась за рукоятки щипцов вместе с лекарем, и они стали тянуть изо всех сил! Им пришлось основательно потрудиться, и, похоже, Пинноса сама тянула за двоих. В следующую минуту я уже видела, как лекарь отмывает свой очередной инструмент, а Пинноса ополаскивает водой лицо. — Кордула рассмеялась. — В этом была вся Пинноса! Вернувшись к нам, она попыталась сделать вид, что ничего не произошло. И только уступив настоятельным просьбам Урсулы, она широко раскрыла рот и показала кровавую ранку на месте зуба.

— Невероятно! — воскликнул Клематий. — Она сама выдернула себе зуб! Большинство мужчин не способно на такой поступок!

— Полно вам, Ваша Милость. Мы должны развеивать мифы и выдумки вокруг ее имени, а не придумывать новые! Я всего лишь сказала, что это выглядело таким образом. Нас разделяли шесть прилавков, и сквозь толпу мало что было видно. Хотя, с другой стороны, как вы и сами знаете, Пинноса, упокой Господь ее душу, была способна на многие поступки, казавшиеся невероятными для многих, включая большинство мужчин.