Книга Монфорте. Любовь моя - Энтони Капелла

«Да они прогорят к Рождеству», – уверяло большинство.

Бабушка Роза, державшая аптеку, в которой работала моя мама, была одной из тех, кто громче всех выражал свой скептицизм. «Надеюсь, Бруно хотя бы получил деньги за аренду помещения вперед, – сказала она, недовольно хмыкнув. – Не похоже, что эти двое задержатся в наших краях, если дело у них не заладится».

– Что вы имеете в виду? – спросила я.

– Ну как же, они приехали сюда явно не по собственному желанию, – ответила бабушка Роза уклончиво. – Возможно, разорились. А может, и пережили что похуже. Я даже не уверена в том, что они женаты.

А вот это походило на правду. Когда в тот день по дороге домой я проезжала на велосипеде мимо крошечного магазина, я увидела, что рядом с дверным звонком появилась карточка, гласившая Francesca Gavuzzo & Stefano Morelli. Ничего необычного в этом не было – ведь, как правило, женщины в Италии не берут фамилию мужа, хотя в городках, подобных нашему, было бы естественнее подписать к фамилии слово «синьора», чтобы было понятно, что женщина замужем. Но что действительно вызвало мое любопытство, так это то, что первой значилась ее фамилия.

Я слезла с велосипеда, намереваясь прочесть карточку. И в тот момент, когда я ее разглядывала, я поняла, что за мной кто-то наблюдает. Элегантная женщина по ту сторону стекла, одетая в довольно строгий кардиган красного цвета, спокойно смотрела прямо на меня.

Позади нее появился мужчина. Они были приблизительно одного возраста, (думаю, обоим около тридцати), – но что-то в том, как он двигался, его учтивые, почти по-женски плавные движения, убеждают меня, что именно она в этой паре главная.

Мне стало неловко от того, что меня поймали с поличным, и я вежливо кивнула обоим. Женщина кивнула в ответ. Мужчина, настроенный более решительно, в знак приветствия поднял руку.

* * *

– Гавуццо – это она, – сообщила я маме и бабушке Розе, когда аптека открылась после обеда.

– Такие фамилия, кажется, характерны для Пьемонта, не так ли? Возможно, она родом из наших краев.

– Возможно, – подхватила бабушка Роза. – Или, может, она хочет, чтобы мы так думали.

– Но зачем ей это нужно?

– Уж если человеку захотелось взять псевдоним, лучше выбрать какое-то распространенное имя, тебе не кажется? Чтобы мы думали, что она местная, не имея никакой возможности проверить, так ли это на самом деле. Она, определенно, не состоит в родстве ни с Элеонорой Гавуццо, ни с какими иными известными мне представителями этого рода.

– Да, но для чего ей все-таки скрывать свое настоящее имя?

Бабушка Роза театрально передернула плечами. Мы с мамой обменялись взглядами. О любви бабушки Розы к сплетням ходили легенды, а если судачить было не о чем, она обходилась малым, создавая из имевшихся у нее крупиц нечто удобоваримое, подобно изобретательной хозяйке, каковой и являлась. Поэтому в тот момент мы не придали большого значения ее теории.

– К Рождеству их и след простынет, вот увидите, – повторила она.

* * *

Но они остались. Вернувшись в Монфорте после первого семестра в университете, я обнаружила магазинчик Gavuzzo & Morelli на прежнем месте. Более того, мне даже показалось, что дела у них идут в гору. Узкие полки, на которых когда-то стояли бутылки с вином, а теперь были разложены бюстгальтеры, комбинации и трусики, подсвечивали вполне современные – для того времени так уж точно – миниатюрные галогеновые лампочки. Яркий свет отражался от перламутра и стекляруса, украшавших наиболее изысканные модели, из-за чего они искрились, точно снег на солнце. Витрина теперь тоже вызывала больше доверия: сладострастные бюстье, утопающие в кружевах муслиновые пеньюары и прелестнейшие бюстгальтеры, расшитые цветами, были подвешены к потолку на нитях – благодаря этому создавалось ощущение, будто они парят в воздухе на разной высоте.

Все вместе вызывало ассоциации с экстравагантными украшениями на рождественской елке или сонмом невидимых ангелов в шелковых покровах.

В тот момент, однако, магазин интересовал меня даже меньше, чем перед отъездом. Мое мировоззрение сильно изменилось. Дело в том, что в начале семидесятых студенты итальянских колледжей не могли решить, брать ли моду с американских детей-цветов или с немецких анархистов, поэтому представляли собой нечто среднее между этими крайностями. И я не была исключением. Оказавшись на первом курсе, я выкурила свой первый косяк и поучаствовала в своей первой сидячей забастовке. У меня случались отношения с парнями, которых можно было считать почти – но не до конца – моими любовниками. Я не спала ни с одним из них, так как на тот момент была не в состоянии примирить мучительную идею о сексуальной свободе с практической стороной отношений.

Иными словами, я страшно боялась, что в тот самый момент, когда я уступлю желаниям кавалера, он потеряет ко мне всякий интерес, – очень даже вероятный исход событий, о котором, однако, не было ни слова в книгах радикальных феминисток, которые я всюду демонстративно таскала с собой. Я была уверена, что это всего лишь вопрос времени. Я тогда вступила в Коммунистическое общество и протестовала против войны во Вьетнаме, танцуя вокруг горящего американского флага. Я побывала на концерте The Grateful Dead и на чтениях, устроенных поэтом-битником в Венеции. Свои новые настроения я выражала тем, что носила куртку цвета хаки, на лацканах которой красовались нашивки с листьями марихуаны и «пацифик», а на голове – черную фетровую шляпу, залихватски обмотанную шейным платком одного из моих приятелей. В душе я считала себя кем-то средним между Эдит Пиаф, Бобом Диланом и Ульрикой Майнхоф, лидером Фракции Красной Армии[1].

Всякий раз, проходя мимо магазина нижнего белья по дороге в центр или из центра Монфорте, я видела снующих туда-сюда покупателей. Как правило, это были мужчины, покупающие подарки для своих жен или подружек. Некоторые проскальзывали в магазин, стараясь быть незамеченными; другие заходили, уверенно насвистывая, словно желая подчеркнуть, что для них такие покупки дело привычное. Я также заметила, что, выходя из магазина, они выглядели довольными, радостными и слегка возбужденными, будто купили подарок скорее самому себе; что, в некотором роде, было правдой.

Лично я с трудом могла себе представить, что состою в отношениях с мужчиной, который дарит мне белье; мои университетские друзья сочли бы такой поступок неприемлемым, буржуазным. Надо сказать, что среди покупателей были и женщины, и они вызывали у меня даже большее любопытство. Они выходили из магазина с выражением необычайного довольства на лице, как если бы шли с сеанса массажа или с любовного свидания. Я видела, что, если мужчины шли, непринужденно размахивая модными белыми пакетами с логотипом Gavuzzo & Morelli, то женщины, как правило, вешали их на локоть, чтобы держать поближе к себе, и пакеты мягко били их по бедру во время ходьбы.