Книга Хроники времен Сервантеса - Владимир Фромер

Весть о том, что место спокойного и осторожного Мурада занял энергичный, жаждущий славы Мехмет, вызвала ужас в Византии. Лазутчики уже давно слали донесения о том, что этот молодой честолюбец поклялся завладеть Константинополем, некогда считавшимся столицей мира, и уничтожить остаток еще недавно могущественной византийской империи. Мысль о завоевании великолепной столицы греков всецело овладела душой молодого султана. Даже по ночам он собирал в своем кабинете сведущих людей, знакомых с укреплениями города, чертил с ними карты Константинополя, выискивал его слабые места, тщательно продумывал все детали будущей осады.

Корона Юстиниана давно утратила свои драгоценные камни. Правда, был еще последний искрящийся великолепием самоцвет — плохо защищенный, готовый при сильном толчке упасть в подставленную ладонь завоевателя.

От прежней могущественной империи, простиравшейся от Персии до Альпийских гор, остался лишь жалкий клочок земли, который можно было обойти пешком за несколько часов. Огромная когда-то держава превратилась в государство одного города. Защищенные гигантской стеной церкви, дворцы да с десяток жилых кварталов — вот и все.

Городу, считавшемуся одним из чудес света, фатально не везло. В последние столетия его могущество неуклонно падало. В 1204 году он был взят и разграблен крестоносцами. От этой катастрофы Константинополь так и не оправился. Его опустошала чума, истощала необходимость обороняться от набегов воинственных номадов, раздирали религиозные и этнические распри. И вот, жалкий и бессильный, он уподобился жуку, попавшему в муравейник. У него не было ни солдат, ни друзей, ни союзников, и его все сильнее сдавливали щупальца врага.

Последний византийский император (басилевс) Константин XI Палеолог — человек энергичный и мужественный — делал все возможное для спасения своей несчастной родины. Гонцы за гонцами мчались в Венецию, Геную и в Ватикан, умоляя о помощи. Но в Ватикане колебались. Теологическая пропасть между Ватиканом и Константинополем все еще не преодолена. Папа римский Николай V требовал, чтобы византийская церковь признала его верховным пастырем всего христианского мира. Константин XI был готов пойти и на это, но константинопольский патриарх Григорий и его духовенство и слышать не хотели о подчинении Ватикану.

Лишь перед самым концом, уже после того как Мехмет II стал султаном, патриарх Григорий со скрежетом зубовным согласился на воссоединение обеих церквей. После этого папа Николай V дал свое благословение на то, чтобы в Венеции и Генуе погрузили солдат и боеприпасы на отправляющиеся в Константинополь галеры. На одной из них находился папский легат Исидор. Папа уполномочил его отслужить совместно с патриархом Григорием торжественную обедню примирения церквей. Сам император Константин и все его сановники присутствовали на этой обедне в чудесной церкви Святой Софии с ее дивной мозаикой и старинными иконами. Там же папский легат возвестил с амвона, что отныне каждый, кто посягнет на Византию, бросит вызов всему христианскому миру. «Иначе и быть не может! — патетически воскликнул легат. — Ведь Византия связана с миром христианской Европы общностью тысячелетней культуры».

Но, к сожалению, в истории минуты торжества разума редки и мимолетны. Им на смену тут же приходит безрассудный фанатизм, уничтожающий все то, что было достигнуто с помощью разума. Обедня примирения ничего не изменила. После нее греческие теологи с еще большей яростью принялись обличать латинян в искажении истинной веры. Ну, а раз византийцев гордыня обуяла, то пусть сами и выпутываются из беды — решили в Ватикане. Правда, Генуя прислала еще несколько галер с солдатами, но это была капля в море. Изнемогающий в смертельной борьбе город был оставлен на произвол судьбы.

* * *

Готовясь к войне, деспоты обычно вовсю трубят о своем миролюбии. Так и Мехмет, едва взойдя на престол, принял послов Константина и поклялся на Коране, призвав в свидетели самого пророка, что будет свято соблюдать все соглашения с Византией. И в то же самое время султан с лихорадочной поспешностью начал приготовления к войне.

До воцарения Мехмета туркам принадлежал лишь азиатский берег Босфора. Поэтому византийские суда могли беспрепятственно проходить через пролив в Черное море и доставлять в город продовольствие и боеприпасы. Мехмет велел построить мощную крепость, оснащенную артиллерией, на европейском берегу пролива, совсем близко от Константинополя. Ее строительство было закончено в рекордно короткий срок, и морская блокада Константинополя стала свершившимся фактом. Удавка на горле Византии затягивалась.

В отчаянии Константин отправил к Мехмету гонца с личным посланием, в котором писал: «Умоляю тебя, откажись от своего намерения. Потребуй любую дань, но оставь нас в покое».

«Передай своему повелителю, — сказал послу Мехмет, — что оба берега Босфора принадлежат нам. Этот, потому что на нем живут османы, тот — потому, что вы не можете его защитить. И скажи ему, что если он еще раз пришлет ко мне гонца с подобными глупостями, то я прикажу содрать с него кожу». Константин понял, что уже близок последний акт драмы, и с удвоенной энергией стал готовить город к обороне.

Но Мехмет II медлил. Он знал, что у него есть все необходимое для победы. Все, кроме артиллерийских орудий крупного калибра, ядра которых могли бы пробить бреши в шестикилометровой стене, несокрушимым каменным панцирем ограждающей Константинополь. Стена Феодосия — так она была названа в честь построившего ее императора — тянулась от Мраморного моря до бухты Золотой Рог и выглядела более чем солидно. Высотой в девять метров, огражденная рвом, она считалась совершенно неприступной. Правда, в 1204 году крестоносцы сумели ворваться в город со стороны Золотого Рога, но произошло это только из-за фатального просчета византийского командования.

Те орудия и мортиры, которыми располагала армия Мехмета, могли причинить этой стене не больше вреда, чем слону комариные укусы. Мехмет был убежден, что без тяжелой артиллерии Константинополь не сокрушить. Нужны орудия необычайной мощности. Такие, каких еще не знает искусство войны. Но где же их взять? Невольно на султана нашли сомнения. Решение проблемы пришло неожиданно.

Зимой 1452 года, когда приготовления к войне были в самом разгаре, в турецкий лагерь явился крепкий чернобородый мужчина в купеческой шапочке. Это был Урбан, знаменитый венгерский мастер пушечных дел. Султан знал, что этот человек находится в Константинополе на службе у императора Константина, и удивился. Он принял Урбана незамедлительно и с интересом его рассматривал. Урбан приветствовал султана почтительно, но без подобострастия.

— Ты больше не служишь Константину? — спросил султан.

— Нет, повелитель. Басилевс принял меня на службу, но казна его пуста. Мне перестали платить. Я обнищал, обносился. Но суть даже не в этом. Мой талант остался невостребованным. Вот что для меня самое важное.

— Но ты ведь христианин?

— Да, повелитель. Но я также и философ и знаю, какой путь лучший.

— Религия — это не философия, а вера. Греки изобрели философию, чтобы она заменила религию, и превратились в трусливый и жалкий народ, — усмехнулся султан. — Но скажи, можешь ли ты отлить пушку, которая будет стрелять вот такими каменными ядрами (Мехмет руками показал желаемый размер), способными разрушить стены и укрепления Константинополя?