Книга Женщина без прошлого - Светлана Успенская

Ну а как быть тому, кто прожить собственным умом имеет желание? Кто так высок устремлениями, что не имеет сил существовать в беспросветной безысходности? Тому, прямо скажем, хоть ложись да помирай. Если, конечно, о ту пору в наших палестинах какие-нибудь выборы не учинятся — в местные депутаты или, на худой конец, в мэры. Тогда, конечно, жить еще можно — есть случай подработать. А без выборов работы у частного сыщика нет, хоть волком вой. Если у людей проблемы какие случаются — решают их полюбовно, без применения внешней силы в виде милиции и сыщиков. Например, если деньги не отдали — идут и прямо своими руками, не опасаясь запачкаться, в морду бьют. Если взаймы не дали — то же самое, только наоборот. А если кто у кого украл — обокраденный смело идет и тоже бьет кому-нибудь морду. Нет того, чтобы прибегнуть к помощи сторонней миротворческой силы в лице частного сыщика Воробьева.

Только когда Веня контору свою открывал, он еще не знал всего этого, лелея в душе самонадеянное чувство относительно своих грядущих заработков. И думал он, что как-нибудь проживет, потому что кроме трудового энтузиазма есть у него еще и недюжинная смекалка и любовь к сыскному делу. К тому же в запасе у него было секретное оружие: дедушка родной на пенсии. Вениамин Прокофьевич, всю жизнь прослуживший в милиции, двадцать лет назад был ранен, комиссован по состоянию здоровья и с тех пор передвигался в инвалидном кресле, не имея никакой возможности применить свои накопленные за жизнь навыки, кроме одной дедуктивной способности: по органолептическим характеристикам кухонного чада определять меню предстоящего ужина.

Узнав о намерениях внука, дедушка прямо так и заявил Вене:

— Ты, детка, имеешь в себе излишнее самомнение, которого прочие люди испытывать к тебе возможности не имеют. И потому на фоне тотального криминала ждет тебя полная безработица. Я, когда о тридцать седьмом годе в угро пришел, тоже наблюдал такие печальные времена, когда частная инициатива оставалась без внимания. Короче, как ближнему родственнику и своему потомку не советую тебе вместо честного служения отечеству в райотделе милиции вступать на скользкий путь частного розыска.

Но не послушал Веня опытного деда, уволился из милиции и контору свою в подвале открыл. Надеялся, что не успеет он еще жалюзи поднять, как клиенты валом повалят: и дамочки, мужья которых имеют наглость осквернять супружеское ложе, и мужья, чьи супружницы занимаются тем же самым. Да еще, глядишь, безвинно обокраденные припожалуют — и будет у него работы невпроворот!

Только дело обернулось не так. В первый трудовой день Веня до самого обеда протосковал в тихой пустоте кабинета. Время шло, часы тикали, а дамочки медлили, верно опасаясь законных мужей, да и мужья что-то тоже не торопились…

Короче, в сыскном деле наблюдался полный застой. Дедушка в кресле от скуки мух гонял — Веня его к себе на полставки в советчики принял, учитывая гигантский опыт предка и свои слишком скудные штаты.

В обед плюгавый мальчонка забежал.

— Рекламку, — говорит, — примите про кандидата в мэры. Хороший кандидат, не пожалеете. И отпечатан красиво, на глянцевой бумаге.

Пришлось кандидата принять — для украшения рабочего места.

После обеда еще хуже стало: спать охота — спасу нет. В глаза хоть спички вставляй, слипаются. А дедушка храпит так, что ударная волна со всех шести ног жирных мух сшибает.

Едва Веня задремывать стал, раздался стук в дверь.

Ну, подумал он, наконец-то клиент пожаловал! Прихорошился, подтянулся, дедушке галстук поправил…

Открыл дверь — опять утрешний мальчонка на пороге.

— Примите, — лепечет, — еще одного кандидата. Этот куда лучше будет, вооружен усами и форматом побольше.

Хотел было Веня отказаться, но передумал. Все равно, решил, сна ни в одном глазу теперь не предвидится, а так хоть предвыборную программу для смеху почитаю.

Дальше агитаторы с листовками косяком пошли. И все своих кандидатов тычут, товар расхваливают.

— Этот, — говорят, — имеет великую честность в душе и неподкупную ответственность в теле.

— Этот, — уверяют, — за родной край радеет, хотя и не был здесь с самого своего рождения в связи с проживанием в дальнем зарубежье.

— Этот, — соловьем заливаются, — ратует за правое дело и против левых доходов.

И так они своими кандидатами голову замутили, что у Вени даже одна ценная мысль в мозгу нарисовалась — первая за весь рабочий день. Да какая мысль — золото, а не мысль! Клондайк!

Вышел он на улицу, вывеску «Сыскное бюро» снял. На картоне написал «PR-агентство»[1], водрузил на прежнее место и, утомившись от трудов праведных, присел на крыльце покурить.

Вскоре и рабочий день закончился, дедушке понадобилось ужинать. Дед, глаза продрав, жалобно застонал:

— Совсем меня бессонница, Венечка, замучила, глазоньки свои сомкнуть не могу. Еще с одна тысяча девятьсот шестьдесят шештого года, когда я страшную банду самолично в тамбовских лесах обезвреживал, со мной такого не бывало. Даже не знаю, как я на этом свете до сих пор без сна шушшествую, на одном только обостренном самолюбии.

На следующее утро, не успел еще Веня навесной замок с двери снять и дедушкину коляску в помещение вкатить, на порог дамочка затесалась. Ничего себе дамочка такая, с ротиком и глазками. Субтильная. Стоит на каблуках, от ветра качается.

— А что, — спрашивает, — действительно, такое ноу-хау в наших дремучих краях образовалось, что компетентные граждане пиаром занимаются в свете грядущих выборов?

— Сами видите, — сурово ответил Воробьев, на вывеску кивая.

Дамочка оживилась:

— Желаю воспользоваться.

Веня для пущей важности ежедневник полистал, нахмурился.

— Мало, — говорит, — времени для вас имею, все занято. Консультации, проектирование стратегии, цели управления — сами понимаете, страдная пора.

Дама загрустила, на порог подалась. Но глава новорожденного агентства благоразумно притормозил ее.

— Стойте, — сказал, — придержите копыта. Есть у меня случайно полминуточки. Валяйте, что у вас?

Дамочка аж засияла зубными коронками.

— А вы по какому, простите, пиару, — поинтересовалась, — по черному или белому?

— По серо-буро-малиновому в крапинку. Между прочим, консультации платные. Тариф в убитых енотах, — намекнул на свое корыстолюбие Веня, — в чистокровных у.е., то есть в условных единицах.

Посетительница, не моргнув, денежную «котлету» из сумки достала.

— Очень я рада, что мировой прогресс и до нашего медвежьего угла докатился, — защебетала, купюры отслюнивая, — что теперь любой желающий индивидуум имеет возможность использовать сравнительно честные способы выборов. И что ему не нужно свои руки марать в разном дерьме, когда другие готовы это сделать за них.