Книга Последний солдат Третьего рейха. Дневник рядового вермахта. 1942-1945 - Ги Сайер

Отправляемся в Дрезден.

В течение девяти недель мы проходили военное обучение, и за это время меня успели перевоспитать более основательно, чем за все школьные годы. Я уже усвоил, что начищенная пуговица важнее многих школьных премудростей, а без сапожной щетки вообще не обойтись.

То, что строевая подготовка — полезная вещь, я понял сразу и пришел к выводу, что, в конце концов, главное — быть добросовестным. Как это в общем-то просто и как нелегко в условиях, когда приказ — почти закон.

«Выполнить приказ» — как привычно стало это словосочетание, как убедителен его смысл, избавляющий от необходимости строить собственные планы.

Что ж, прощай, Хемниц! Мы вышли рано утром ускоренным маршем. Легкий сероватый туман с каждой минутой таял, и вскоре небо очистилось и заголубело. На обочинах дороги, по которой мы шагали, среди кустов боярышника и бузины проглядывали темно-зеленые елки. Было тихо. За спиной вставало огромное солнце. Впереди каждого солдата двигалась его длинная тень.

Мы шли тремя квадратами, повзводно — по всем правилам устава. Пройдя километров пятьдесят, погрузились в Дрездене в воинский эшелон и покатили на восток.

Несколько часов мы стояли в Варшаве. Многие изъявили желание ознакомиться с достопримечательностями польской столицы. Осмотрели гетто, вернее, то, что от него осталось. А когда пришло время возвращаться, разбились по трое-четверо. Поляки улыбались нам. В особенности девушки. Солдаты постарше и посмелее меня уже завели себе подружек и общались в милой компании.

Наконец, наш эшелон отправляется, и через какое-то время мы прибываем в Белосток. Спустя пару часов, чеканя шаг, уже шагаем по шоссе. Предстоит пройти километров двадцать до казарм для формирования перед отправкой на фронт.

Сквозь листву деревьев, возвышающихся по сторонам шоссе, прорываются солнечные лучи и падают густой сеткой на белесое покрытие дороги и зеленые каски солдат.

Осень уже вовсю хозяйничает в этом краю. Красиво и повсюду тихо! Широкая всхолмленная равнина греется в лучах теплого осеннего солнца.

Фельдфебель Лаус отдает команду перейти на ускоренный марш, и буквально минут через десять высоко на холме возникают приземистые башни средневекового рыцарского замка, одного из тех, что некогда охраняли княжества, а возможно, и герцогства от разбойничьих набегов и крестьянских восстаний. Серый и сумрачный при любой погоде, он и теперь — в солнечный день — имеет грозный вид, напоминая декорацию, на фоне которой обычно разыгрываются действия какой-либо оперы Рихарда Вагнера.

Замок, издали казавшийся пустующим и необитаемым, оказался нашей казармой. В комнатах со стенами необычайной толщины, расположенных в крепостной стене, квартировали солдаты.

— Запевай! — рявкает фельдфебель, когда мы подходим к мосту, перекинутому через крепостной ров.

Запевала из второго взвода, на вид совсем замухрышка, худой и малорослый солдат, неожиданно высоким и сильным голосом выводит первую строфу: «Дойчланд, Дойчланд юбер аллес…»[4]

Потом все мы вступаем в два голоса, и это двухголосие нежданно-негаданно придает песне торжественное звучание.

У крепостных ворот стоит рослый часовой, держа у ноги самозарядную винтовку с примкнутым штыком. Он делает нам на караул.

Мы входим во двор замка, чеканим шаг по неровным выщербленным плитам и застываем по команде «Смирно!». С речью обращается старший офицер в звании майора:

— Солдаты, перед нами поставлена цель ликвидировать советских комиссаров, наделенных неограниченной властью над жизнью и смертью людей. Уничтожить их значит сберечь германскую кровь на поле брани и в тылу. Вопросы есть?

— Как думаете, господин майор, а у нас все получится? — отважился кто-то задать вопрос.

— Я не думаю и вам не советую. Приказ есть? Есть. А думать будем, когда его выполним. Зиг хайль![5]

— Хайль Гитлер! — рявкнули мы во все горло.

Раздалась команда «Вольно!» — и началась перекличка.

Тем, чье имя и фамилию назвали, велят строиться в две шеренги. Я поглядываю по сторонам. Во дворе полно военных машин, возле которых переминаются с ноги на ногу сотни четыре солдат с полной боевой выкладкой.

Наша проверка, проходящая четко и сноровисто, заканчивается. Звучит команда разбиться на группы по тридцать человек для размещения в казармах.

Пожилой солдат лет пятидесяти, сопровождающий нас, кивает в сторону крытых грузовиков и вполголоса произносит:

— Деблокирующие войска… Вот такие дела!

Так вот в чем дело… Недаром у солдат такие хмурые лица!

Вечером я узнаю, что все они отбыли куда-то в Россию, а Россия — это война, о которой мне пока не так-то много известно. Припомнилась глава из школьной хрестоматии, которая называется «Русский». В ней сказано: «Русский белокур, ленив, хитер, любит пить и петь». Вот и все!

Не успел я положить свой ранец на приглянувшиеся мне деревянные нары, как раздалась команда на построение. Обедать, что ли? Давно пора… Последний раз нас кормили в Белостоке. Ржаной хлеб и творог с вареньем с удовольствием лопали все. Интересно, чем здесь собираются потчевать?

Оказывается, я чересчур большой оптимист.

Фельдфебель Лаус, успевший натянуть теплый свитер, улыбаясь предлагает нам пойти искупаться. Ничего себе! Сентябрь на дворе, как-никак!

— Холодно, по-моему, — бросает сквозь зубы гигант эльзасец. Неробкого десятка солдат, осмелился возразить майору. — У любого здравомыслящего человека, на мой взгляд, есть право отказаться от принятия этой водной процедуры.

Фельдфебель Лаус, продолжая улыбаться, произносит с расстановкой:

— У любого человека есть лишь обязанности, а права только у Бога. Это раз. Если солдат сам не любит себя, он доставляет другим лишние заботы, а на войне не должно быть ничего лишнего. Это два. Русская зима нешуточное дело, поэтому будем закаляться. Это три. Не воевавши в госпиталь угодить — вроде дезертирства. Ясно?

Пришлось нам сделать над собой усилие. Пружинистым шагом, как заправские спортсмены, преодолеваем километр или полтора и оказываемся на песчаном берегу озера, куда несет свои воды говорливый ледяной ручей.

Фельдфебель Лаус перестает улыбаться, приказывает раздеться догола и обводит нас взглядом с хитроватым прищуром.