Книга Маскарад чувств - Анна Князева

Николя хитро усмехнулся:

— А ведь тебя не все театры волнуют, верно?

Лиза вытянулась в струнку:

— О чем это ты, интересно?

— Ты ведь так переживаешь из-за одного конкретного театра…

— Николя, не смей! — выкрикнула она беспомощно.

— Я бы даже сказал: из-за одного-единственного актера…

— Николя! — Она быстро взглянула на него исподлобья. — Я, действительно, ужасно хочу видеть Алексея Кузминского. Я только на это и надеюсь. Что за глупость, право, — я не могу пойти в театр! Снова увидеть его на сцене, насладиться его талантом. Может быть, на родной сцене он играет еще лучше, чем это было зимой на дне рождения Танечки Ольховской!.. Вот счастливица! Для нее родители пригласили настоящую труппу настоящего театра.

— Не забывай, что Ольховские — самые состоятельные помещики в нашей губернии, — произнес Николя наставительно. — Они могут себе это позволить.

— Да ведь наш папа тоже не бедствовал, — парировала Лиза. — Может, он и не был таким богатым, как Ольховский, но если мы выполним условия завещания, то сможем наслаждаться жизнью до конца дней своих.

— Если выполним, — в голосе брата прозвучал намек, который Лизе не нужно было объяснять.

Она отозвалась жалобно:

— Я постараюсь. Но, Николя! Как же это? Целый год находиться в двух шагах от Алексей и даже не попытаться увидеть его!

— Это пытка, — фыркнул брат.

Но Лиза его не услышала, вся поглощенная своими переживаниями и воспоминаниями:

— Ты помнишь, как Кузминский хорош был на сцене? Для дня рождения водевиль выбрали пустенький, чтобы только развлечь гостей, но он и в этой безделке сумел проявить свой талант. Нет, Николя, что ни говори, а у Кузминского большое будущее!

— А я ничего и не говорю, — удивился он.

— Я просто глаз от него не могла отвести…

— Это я помню! Так и просидела весь спектакль с раскрытым ртом, — ввернул брат.

Она опять вспыхнула:

— Глупости! И вовсе у меня рот не был открыт!

— Но взглядом ты несчастного Кузминского так и пожирала!

— Да почему же он — несчастный? Я ведь не навязывалась ему, он сам приглашал меня танцевать.

Николя поддел ее:

— Ну, пригласил разок… Было бы о чем говорить!

Лиза бурно запротестовала:

— Не разок, а целых три! На мазурку и дважды на вальс. И, кроме меня, вообще никого больше не приглашал.

— Ну как же! А ту артистку их театра? Приму. Помнишь, такая рыжеволосая красавица?

— Вот зачем ты мне это напомнил! — расстроенно воскликнула она. — Я так старалась забыть, как они кружились с ней в вальсе… Это было… великолепно… Они оба такие красивые!

У Николя сочувственно сжалось сердце. Он погладил руку сестры, кулачки которой сжались от боли:

— Да что ты, Лизонька! Это ведь был не танец, как таковой, а всего лишь продолжение спектакля. Неужели не понимаешь? Они работали на публику, как на сцене.

Ему хотелось высказать свои опасения насчет того, что артисты вообще таковы по своей природе, и вряд ли следует рассчитывать на искренность их отношения, но сестра и без того совсем сникла.

— Вот с тобой он танцевал как… Ну, как мужчина. — Он сам смутился от этих слов.

Зато Лиза так и расцвела. Встрепенувшись, она сжала руку брата:

— Правда? Ты это наверное заметил? Со стороны ведь было понятнее, как он на меня смотрит…

— Папа это тоже заметил, — вздохнул Николя. — Думаю, он потому и поставил такие условия в завещании, его встревожило то, как вы с этим актером…

Лиза строго поправила:

— С Алексеем Кузминским.

— Я и говорю… Как вы с ним пожирали друг друга глазами. Если бы наша матушка не умерла во время родов, она поговорила бы с тобой об этом. А папа так и не смог найти нужных слов, чтобы объяснить, как опасно флиртовать с артистами. И накинул на тебя узду своим завещанием… И на меня заодно.

— Да что же может быть опасного в дружбе с артистом?

Лиза упорно делала вид, что не понимает этого, хотя очевидный мезальянс подобных отношений и ей не давал покоя. Когда она думала об Алексее бессонными ночами, то с трудом представляла их будущее. Лиза отдавала себе отчет, что, связав свою жизнь с актером, потеряет уважение своего круга, в который она так жаждала войти посредством своей тетушки. Однако стоило ей вспомнить большие темные глаза Алексея, его улыбчивый, подвижный рот, его руки — такие сильные, будто он занимался физическим трудом, и голос, голос! У нее мурашки по телу бежали от звука его голоса…

«Это все — сплошное наваждение, — твердила Лиза, лежа в постели без сна. — Я должна как-то справиться с этим. У меня своя жизнь, у него — своя. Они пересеклись и разошлись, чтобы никогда больше не соприкоснуться. И так будет правильно, ведь он… из простых…»

Иногда ей почти удавалось убедить себя, но всякий раз волной накатывал страх: «Да захочет ли он пустить меня в свою жизнь?! Помнит ли Лизу Перфильеву? Или столичные красавицы давно затмили меня своим блеском? А может, он и вовсе не запомнил… Три танца на чужом балу — пустячок для него. Скорее всего так и есть. Он давно забыл и мое имя, и мое лицо… На что я надеюсь, глупая?!»

И перед этим горем отступали и рассыпались в прах все доводы рассудка. Что за дело ей до каких-то чужих, холодных людей, которые могут отвергнуть ее, вытолкнуть за пределы своего круга? Алексей может сделать с ней то же самое — вот что страшно! Да в самом деле, может ли она рассчитывать на то, что его память сохранила ее образ, если каждый вечер в него влюбляются десятки молоденьких девушек, и, наверное, шлют ему записки с пылкими признаниями и дарят цветы? Какой же надо быть наивной и глупой девчонкой, чтобы надеяться на взаимность такого избалованного вниманием человека…

На ее вопрос брат так и не ответил. Догадался, что Лиза давно уже отыскала и множество раз перетасовала все возможные ответы. Ему оставалось только пожалеть ее и поддержать по мере возможности. Что Николя и собирался сделать.

* * *

Петербург встретил их дождем. Мелким, скучным осенним дождиком, который наводит уныние и нагоняет сон. А ей так хотелось сразу пережить восхищение этим городом, о котором она столько слышала и который уже выстроился в ее воображении. Возможно, несколько иным, чем был на самом деле. Но для того чтобы убедиться в этом, сравнить, необходимо было выйти из кареты и пешком пройтись по его улицам и мостам, набережным и проспектам. Насладиться ветром над Невой. Подняться на смотровую площадку Исаакиевского собора. Преклонить колени, зайдя внутрь…

Лизе так не терпелось проделать все это, а дождь мешал. И она сердито отвернулась от окна, чтобы не портить впечатления о столице.