Книга В огне любви - Барбара Картленд

Давина рассеянно кивнула.

— А что там дальше по коридору? — спросила она.

Джесс проследила за взглядом хозяйки.

— Лестница, которая ведет вниз в прачечную и наверх в мансарду восточного крыла, мисс, — пояснила она.

Давина кивнула.

— И кто спит наверху?

— Прачка, мисс. Остальные слуги живут над западным крылом. Хотя я слышала, как лорд Шелфорд говорил, что собирается поставить в восточной мансарде больше кроватей, когда наймет больше слуг. Пока еще не ясно, как все будет, не правда ли, мисс?

— Да, — вздохнула Давина. — Чтобы ухаживать за этим домом, отцу, я думаю, понадобится большая прислуга.

В голове Джесс мелькнула мысль, что лорд Шелфорд может себе это позволить, если тратит такие деньги на восстановление Прайори-Парка, который годами стоял в запустении. Разумеется, произнести это вслух она не могла, поэтому после секундного замешательства задала вопрос, который занимал ее сейчас больше всего:

— Так вы вернетесь к себе, чтобы одеться, мисс?

Давина отрицательно качнула головой.

— Я, пожалуй, займусь изучением обстановки, а то живу здесь уже больше двух недель, но, мне кажется, что без карты не найду свою комнату.

— Но вы же в утреннем платье! — оторопела Джесс.

— Знаю, — усмехнулась Давина. — Часы пробили полдень, и мне уже следует переодеться в дневное платье, но кто меня здесь видит?

Джесс удивленным взглядом проводила хозяйку, удалявшуюся по коридору, ведущему в восточное крыло. Мисс Давина выглядела такой бледной и хрупкой, но что у нее на уме — одному Богу известно.

Когда Давина шла по коридору, до ее ушей долетел отдаленный бой часов в зале на первом этаже. Оказавшись у узкой лестницы, она остановилась. Спускаться в душную прачечную ей не хотелось. Она и так знала, что там можно увидеть: служанки, возящиеся с бельем в огромных тазах или натягивающие его на вешалки под потолком для просушки.

Нет, она поднимется по лестнице, ведущей в мансарду.

Преодолев последнюю ступеньку, она уже порядком запыхалась, но увидела перед собой лишь еще один коридор. Он не был таким широким, как нижние, и маленькие грязные окна здесь почти не пропускали свет с улицы.

Оказывается, тут, наверху, и смотреть-то было не на что. В некоторых комнатах стояла кое-какая мебель: в одной покосившийся комод, железная рама кровати—в другой, кувшин и таз на подставке для умывания, но в основном они были пусты и казались брошенными.

Это зрелище заставило Давину в первый раз задуматься над тем, почему Прайори-Парк так долго пустовал, до того как его купил отец.

В конце коридора она увидела закрытую дверь.

Давина попыталась ее открыть и чуть не закричала от неожиданности, когда та просто-напросто вывалилась из петель и с грохотом упала на пол.

Пытаясь успокоить выпрыгивающее из груди сердце, она заглянула в комнату и увидела, что здесь полностью сохранилась обстановка, которую когда-то можно было назвать даже уютной. В полумраке она различила выцветший плюшевый диван и дубовый стол, накрытый красной бархатной скатертью, изрядно побитой молью.

Увидев в углу колыбель, сплетенную из лозы, она поняла, что эта комната когда-то была детской.

Но в следующее мгновение ее внимание приковала к себе картина, прислоненная к стене. Подойдя ближе, она взяла ее в руки, затем поднесла картину к окну, пытаясь рассмотреть изображение на холсте.

Но только стерев рукавом пыль с картины, Давина смогла увидеть, что на ней изображена прекрасная молодая женщина.

У нее были пышные темные волосы и большие грустные глаза. Бриллиантовое колье на шее говорило о том, что девушка была богата. По ее одежде можно было судить, что этот портрет был написан в начале века, быть может, годах в тридцатых.

На картине не было никаких надписей, которые бы указывали на то, кто на ней изображен, однако по оригинальному витражу на заднем плане можно было судить, что женщина позировала художнику в библиотеке Прайори-Парка.

Давину заинтриговало скорбное выражение лица девушки. Наверняка ей тоже пришлось испытать горечь разлуки с любимым. Возможно, ее избранник отправился на поиски славы и богатства, но так и не вернулся. А может, отец не дал ей своего согласия на брак. Какая бы история ни стояла за этим портретом, Давина была уверена, что она имела отношение к несчастной любви.

«Что, если она, как и я, чувствовала себя в этом доме пленницей?» — взволнованно думала Давина.

Она решила, что вызволит девушку из этой заброшенной комнаты тем, что повесит портрет в своей спальне и будет любоваться им каждый день.

Картина была небольшой, всего-то фут на фут, но ее рама оказалась довольно тяжелой.

Давина поискала взглядом шнурок колокольчика для вызова слуг, но, увидев криво висящее на стене ржавое нечто, поняла, что он уже давно не работает. Что ж, придется нести самой.

Джесс изумленно замерла на месте, когда увидела, как ее хозяйка боком протискивается в дверь, неся покрытую пылью картину.

— Господи помилуй, мисс, что это у вас?

— Я надеялась, что ты мне расскажешь, Джесс, — задыхаясь, ответила Давина. Она развернула картину изображением вперед и поставила на пол, прислонив к кушетке. — Вот! — сказала она, жестом приглашая Джесс взглянуть. — Правда, прекрасно?

Когда ответа не последовало, Давина удивленно повернулась к Джесс. Брови камеристки сурово сдвинулись, глаза сузились.

— Мне доводилось видеть и получше, — проворчала она.

Давина слегка склонила голову набок.

— Но... Ты знаешь, кто это?

— Могу лишь догадываться, мисс.

— Так... Кто же это по-твоему, Джесс? Джесс вдруг смутилась.

— Не могу сказать, мисс.

— Не можешь или не хочешь? — спросила Давина, вскинув бровь.

Джесс поджала губы и уперлась взглядом в пол.

— Что ж, — пожала плечами Давина, подождав какое-то время. — Даже если я не узнаю, кто она, я все равно повешу эту картину у себя в комнате.

Джесс внезапно встревожилась.

— Это плохой знак, мисс.

Давина изумилась.

— Плохой знак?

Джесс угрюмо вздохнула.

— Мне больше нечего добавить, мисс.

Давина серьезно посмотрела на Джесс и подошла к шнурку колокольчика для слуг.

— Позову кого-нибудь повесить портрет, — решительно сказала она. — И никакая... суеверная болтовня не повлияет на мое решение.

Джесс ничего не оставалось, кроме как молча наблюдать за тем, как Давина дергает шнурок. Она ничего не могла сделать, чтобы не дать молодой хозяйке оставить у себя эту картину, но одно она знала точно.