Книга Знак кота - Андрэ Нортон

В Кахулаве, Азенгире и Твайихике практикуется соло — ритуал инициации. Пройдя суровое испытание, юноши и девушки должны доказать свое право считаться полноправными взрослыми.

В Кахулаве, Вапале и Фноссисе королевы избираются советом представителей. Королева обладает пожизненной абсолютной властью. В Азенгире и Твайихике монархия — наследная, и королева, которая не рожает детей, может быть смещена.

Войны в основном происходят между отдельными островами Кахулаве, а также между Домами Вапалы и горнодобывающими городами Фноссиса. Однако сейчас в этих землях царит долгий мир. Воины по-прежнему проходят традиционную подготовку, но в настоящее время единственной их обязанностью является защита караванов от случайных набегов изгоев и поиск заблудившихся в этих суровых землях путешественников. Кроме того, в среде Великих Домов Вапалы постоянно плетутся интриги, постоянно происходят тайные убийства, с помощью которых некоторые властители избавляются от врагов.

Таковы на данный момент эти земли и их население. Однако сейчас, когда заканчивается мирное правление императора Хабан-джи, становятся заметны признаки того, что не все спокойно в пяти королевствах, и будущее может оказаться не столь безоблачным. Волны истории знамениты взлетами и падениями.

1

Надо мной чашей опрокинулось ночное небо Кахулаве. Я устроился подальше от дома моего отца, чтобы не видеть ни светильников, ни факелов. Но я не мог заткнуть уши и не слышать песен и грохота барабана, распалявшего продолжающих танцевать.

Ко мне уже не прижималось маленькое пушистое тельце, никто ласково не утыкался головой мне в руку, никто не урчал тихо и нежно, утешая меня и говоря, что чем бы я ни был для моей семьи, хотя бы для одного существа в мире я — лучше всех на свете.

Меня охватил приступ гнева, сильный, как никогда ранее. Ладно, я был разочарованием для отца, мишенью для насмешек брата, слугой для моих сестер, пусть, с этим я мог заставить себя смириться. Я много раз с болью, даже с отчаянием в душе забирался на карниз крыши своей хижины. Но дух места моего рождения давал мне силы, окутывал меня, как мать обнимает ушибившегося ребенка.

Я — Клаверель-ва-Хинккель, сын Клаверель-ва-Мегуеля, последнего главнокомандующего войсками королевы до того, как гордые полки прошлого стали всего лишь стражами дорог, которые охотились на нападающих на караваны и искали заблудившихся в пустыне. Я его сын, и в глазах его я — полное ничтожество. С этим я сжился — или думал, что сжился. Когда я был младше, я мечтал совершить что-нибудь такое, что заставило бы отца взглянуть на меня благосклонно. Но чем бы это могло оказаться, если я не был тем, кто носит оружие, одним из тех юношей, что нынче расхаживают с важным видом вокруг дома, на который мне и смотреть-то не хочется?

Мой брат Клаверель-ва-Каликку… Я вцепился ногтями в каменную кладку и пару раз глубоко вздохнул, снова загоняя внутрь поднимающийся гнев, сжигавший меня, как солнце в зените. Мой брат для отца был образцом сына. Это он искусно сидел верхом на норовистом и едва объезженном ориксене, это он несколько часов назад посылал стрелы и дротики прямо в цель, это он ревел старинные боевые песни и плясал «Выступление Пяти Героев».

Я признавал, что, по мнению моего отца, именно таким и должен быть настоящий мужчина. А я кто? Слуга, следящий за имуществом, торговец, которого при необходимости посылают в город, тот, кто отвечает за вещи, до которых воин не снизойдет, пока вдруг кто-то не перестает о таких мелочах заботиться.

Я снова попытался отстраниться от чужой несправедливости и подумать о себе самом, Если все ориксены пятились от моего брата, опуская рога, я мог спокойно положить руку на голову любому, не опасаясь удара рогом или копытом. Все наши яксы прибегали на мой свист, благодарно гортанно ворчали, когда я ухаживал за ними, и ни у одного животного из стада моего отца не было колтунов, и копыта их не нуждались в целебной мази.

Я с первого взгляда мог понять, нужно ли дважды срезать водоросли с плантаций, кормивших нас и наших животных, и обычно сам я и снимал большую часть урожая. Хотя порой и мои сестры могли прийти с подносами, чтобы отобрать сушиться те, что обладали особыми свойствами.

Это я ездил на рынок продавать яксовую шерсть прядильщикам и покупать те вещи, которыми мы сами не могли себя обеспечить. Рынок… я вздрогнул и опустил голову на руки, сложенные на коленях.

Я больше не мог уклоняться от встречи лицом к лицу с тем и преодоления в себе того, — что я должен был преодолеть. Так начну же с самого начала, то есть с моих сестер.

Мелора-Кура. Ее ум и руки действительно воплощали дух наших земель. Я привозил ей бирюзу, агаты и другие самоцветы, которые она могла бы использовать. Она сидела и смотрела на них порой целый день, а потом ее руки вдруг оживали, словно сами собой, и часто она продолжала смотреть только на камень, рисуя на пергаменте то, что она собиралась сделать. Украшения работы Куры очень ценились, так что даже торговцы из других мест делали ей заказы. Она никогда не входила в пору, и не думаю, чтобы она сожалела об этом, поскольку всю жизнь отдавала своему разуму и рукам, а не телу. Не для нее празднество избрания, которое так заботило мою младшую сестру Сиггуру-Меу этим днем и ночью.

Была ли Сиггура довольна, что переживает то, чего не было дано испытать Куре? То, что она Куре завидовала, я прекрасно знал. Слишком часто я отвозил кривобокие, странной формы сосуды ее работы, которые она объявляла истинными произведениями новейшего искусства, на рынок, где на них либо внимания не обращали, либо высмеивали. Но теперь ей не придется стараться угнаться за Курой — она выберет кого-то из тех, кто доказал свою доблесть (если еще не выбрала), и уедет, чтобы основать свое собственное хозяйство.

Рынок… Сколько же раз моя память пыталась убежать от этих воспоминаний, но я мрачно заставлял ее вернуться на этот путь. Там я всегда находил радушный прием. Там была Равинга, странствующая кукольница из Вапалы.

И там была Миеу… Моя рука потянулась было в пустоту, и в глазах моих встали слезы, и горло сдавило с такой болью, словно отец хлестнул меня кнутом по спине.

Котти — наши друзья, наши спутники, наше счастье. Они намного меньше диких песчаных котов, которых люди боятся не без причины, но они столь же горделивы, столь же независимы, как и императорский Голубой Леопард, истинный символ высшей власти.

Миеу выбрала меня на рынке в Мелоа. Она, наверное, совсем недавно покинула логово, которое подыскала ее мать-кошка, чтобы вывести котят, но в ней уже проявлялись гордость и разум ее народа. Она подошла ко мне как королева. Блестяще-белый, длинный мех ее украшали черные, как оникс, и рыжие, как агат, пятна. Бесценное сокровище, она сделала меня своим.

С той минуты мы были словно породнены кровью, как в песнях бардов, друзьями, которых ничто не разделяет. Она гордо лежала рядом с товаром, который я выставлял на продажу, точно так же, как разделяла со мной дома мою циновку и пищу. Это она…