Книга Страшнее пистолета - Анна Ольховская

Никто не мог понять, чем занималась Манюня в оплачиваемой братом Сорбонне, в этой кузнице европейских гуманитариев, целых шесть лет. Ее даже нельзя было заподозрить в старательном постижении искусства любви. Как минимум плотской.

Маня Скипина была и осталась хабалкой.

Кирилл не знал точного значения данного эпитета, но именно это слово пружинистым чертиком выпрыгивало в его сознании, когда на горизонте появлялась квадратная фигура мадам Скипиной.

В отличие от жабоподобного старшего братца (очень сильно старшего, разница в возрасте была на уровне отец‑дочь: двадцать два года), тошнотворно‑безобразной Маню никто бы не назвал.

Особенно после полутора часов, проведенных ею перед зеркалом с использованием впечатляющего арсенала декоративной косметики известнейших брендов, в результате чего бесцветная поросячья мордочка Манюни становилась вполне симпатичной.

Но что было делать с монументальным торсом, один вид которого вызывал у модельеров с тонкой душевной организацией истерический ступор? Бедняги не могли найти хотя бы три отличия между передом и, гм, задом мадмуазель Скипиной. И там, и там широко, плоско и одновременно мясисто. И непонятно, где талия, да и есть ли она вообще.

А еще — широкая тяжелая кость, длинные редкие волосы, которые Маня упорно красила в «платиновый блонд», подчеркивавшие несуразность фигуры ступни сорокового размера и крупные мужские ладони с короткими пальцами. Ничего не забыли? А, да, смех, похожий на лошадиное ржание, манеры и слог портового грузчика. В общем, не заметить мадмуазель Скипину было сложно. Особенно если добавить к облику, подаренному природой (или все же родителями?), полное отсутствие вкуса.

В номинации «Фрик года» Манюня была бы вне конкуренции.

Обилие блесток, пайеток и, само собой, стразов превышало предельно допустимую концентрацию ровно в десять раз. Вероятно, в прошлой жизни мадмуазель была сорокой.

О том, что девушка предпочитала кислотно‑яркие цвета, не стоит и упоминать.

В целом облик Марии Борисовны Скипиной вызывал у адекватных людей морскую болезнь. Тошнило очень. Особо впечатлительные перевешивались за борт.

И надо же было Кириллу Витке, старательно избегавшему гламурные сборища, поддаться на уговоры старшего брата, гарантировавшего несколько полезных для бизнеса встреч, и пойти вместе с ним на открытие персональной выставки модного художника!

Глава 2

К тому же художник оказался из породы авангардистов, творчества которых Кирилл не понимал и восторгов публики в их отношении не разделял.

Кому он всегда мысленно аплодировал, так это Казимиру Малевичу. Гениальный был пиарщик! Кирилл с удовольствием взял бы его руководителем PR‑службы «Монблана», живи господин Малевич с ним в одно время. Человек, который заставил весь мир поверить, что «Черный квадрат» — это круто, сделал бы из фирмы национальное достояние, гордость России.

Кирилл совершенно не опасался выглядеть полным профаном в высоком искусстве, и заставить его увидеть в хаотичном смешении разноцветных загогулин «Рождение Вселенной» не смог даже автор шедевра, тот самый модный художник Эдгар Черепашки.

Потому что омерзительно мужественный красавчик с холеной трехдневной щетиной при знакомстве с ним, Самим Эдгаром Черепашки, посмел совершенно по‑хамски хрюкнуть и переспросить:

— Простите, как? Черепашкин?

— Че‑ре‑паш‑ки, — по слогам процедило существо неопределенного возраста и пола: голос вроде мужской, лысина просвечивается сквозь спутанные немытые космы, но в то же время — рыхлое бабье тело и впечатляющие сиси. — Мой отец родом из Калабрии.

— Так вы итальянец? — с трудом сдерживая рвущийся наружу смех, уточнил Кирилл.

— Наполовину. Мама у меня из старинного шляхетского рода Бубенек.

— Кого? — Все, больше не могу, сейчас начну ржать во весь голос.

— Бубеньки. Польская шляхта, — терпеливо объяснила бизнес‑дубине творческая личность.

— Ага, — только и смогла выдавить дубина. — Знаете, я неоднократно бывал в Италии по делам бизнеса, но никогда не слышал там такой фамилии.

— Кирилл, — решил наконец вмешаться старший брат, — думаю, ты вряд ли слышал все варианты фамилий наших соотечественников.

— Это точно. — Младший ловко цапнул с проносимого официантом подноса бокал с шампанским. — Эдгар, а что означают вот эти каляки‑маляки?

Аристарх поперхнулся своим шампанским, а синьор Черепашки на какое‑то время потерял дар речи от возмущения.

Потерянный дар не собирался валяться на полу слишком долго — так могут и растоптать достоинство — и довольно шустро пополз обратно.

Чтобы выплеснуться на хама в смокинге попыткой хоть немного посвятить вышеназванного хама в тонкости абстрактной живописи.

Шум, взвихрившийся в противоположном конце арт‑галереи, привлек внимание Эдгара Черепашки, и он, прервав лекцию на междометии, поспешил к эпицентру скандала.

Братья Витке, облегченно вздохнув, медленно двинулись следом.

Если бы можно было вернуться в тот день, Кирилл лучше вывалился бы из окна и переломал себе ноги. Или ввязался в драку с кем‑нибудь вздорным. Да хоть с тем же Прокопием Винтороговым, рычащим недоразумением, когда‑то снявшимся в паре‑тройке фильмов, а теперь за отсутствием интереса к своей персоне подманивающим этот интерес скандальными выходками. Закончил ожидаемо — в ИТК общего режима. А тогда Прокоша еще был на свободе и посещал все светские мероприятия, куда удавалось просочиться. Достаточно было в присутствии Винторогова пренебрежительно отозваться об отечественном производителе, и радетель за Русь‑матушку немедленно нарывался на скандал и, как следствие, на кулак.

Что угодно — драка, переломы, милиция — лишь бы не встречаться с Маней Скипиной. И остаться в той, успешной жизни, где он верил брату, как себе. А впереди была счастливая жизнь, семья, дети…

Воскресный сладкий сон

И утренняя нежность,

Возня с собакой

На заснеженном дворе.

И три цепочки следа

Дарят безмятежность,

Играя в прятки

В набегающей волне.

Что было бы,

Если бы случилось так?

Но от этого всего осталась только возня с собакой. Потому что только собака способна беззаветно любить его такого. Мало похожего на человека…

Когда братья Витке прибыли к месту происшествия, инцидент исчерпанным не был. Наоборот, он, инцидент, только начерпывался.

Пунцовый от ярости Эдгар Черепашки тыкал пальцем в валявшуюся на полу картину и верещал:

— Нет уж, милочка, теперь вы обязаны ее купить! Вы безнадежно испортили произведение искусства!