Книга Любовь к человеку-ветру - Светлана Лубенец

Разве так уж важно, любит ли ее Саша? Она его любит, и в этом все дело. Маша встала на колени и прижалась к нему, обняв за шею. Он слегка отстранился, и через минуту по ее коже побежали его губы, горячие и жадные. Она так и стояла на коленях, откинув назад голову и заложив за голову руки, а губы любимого человека упоительно медленно путешествовали по ее телу. Издав протяжный стон, Маша снова упала на те подушки, или одеяла, или одежду – то, что было разбросано по полу, и заплакала навзрыд.

– Что? Машенька? Что-то не так? Я обидел тебя? – испугался Павловский.

– Я… я никогда не была так счастлива, – всхлипывала она и, как ребенок, размазывала кулаками слезы пополам с дорогой косметикой, купленной тоже по случаю юбилея отца.

Павловский присел рядом с ней в позе скорчившегося мальчика Микеланджело.

– Я не имею права тебя любить, – после нескольких минут молчания проговорил он.

Маша помнила только что данную клятву и ни о чем не переспросила.

– Зато я имею право любить кого хочу! – сказала она. – А хочу я любить тебя! И никто не сможет мне запретить!

Она мягко, за плечи уложила его все на те же разбросанные вещи и отдала ему долг любви. Он смущался и пытался сказать что-то вроде: «Не надо», но в конце концов полностью отдался ее ласковым рукам и страстным поцелуям.

– Это черт знает что такое! – Виктор Юрьевич, отец Маши, не смог сдержать возмущения. – Ему же сто лет!

– Папа! Вы с ним одногодки! Почему ты врал гостям, что тебе пятьдесят? – рассмеялась Маша.

– Знаешь, мне не до смеха! Ты хоть в курсе, что он был женат уже три раза и что у него несметное количество отпрысков по всему городу? И это только та вершина айсберга, которая на поверхности! Я уверен, что у него куча женщин по всей стране, а детей и сосчитать нельзя!

– Папа! Мне все равно! Я люблю его! – жестко отрезала Маша.

– Ну и дура! Он бросит тебя, как трех своих предыдущих жен!

– Я ему не жена.

– Он все равно тебя бросит! Не понимаю, что бабы в нем находят: ни кожи, ни рожи! Одни зубы!

Виктор Юрьевич заглянул в глаза дочери и умоляюще проговорил:

– Маша, забудь о нем… пока не поздно!

– Уже поздно.

– Что значит поздно? – испугался отец. – Неужели… неужели ты уже… беременна… Вроде бы еще…

– Папа! – Маша с укором посмотрела на отца. – Разумеется, я еще не беременна. Но мне непонятно, почему тебя это так пугает. Мне не пятнадцать лет! Общественное мнение возмущено не будет! И предохраняться я не собираюсь!

– Маша! Ты знаешь, я мечтаю о том, чтобы ты наконец устроила личную жизнь и родила мне внуков, но… не Сашкиных же детей!

– Ты не сможешь их полюбить?

– Нет! То есть я не знаю! Дело не в этом! Дело в Сашке! Как он посмел?! Старый козел!!!

– Пап! Он не старый… Он… солнечный! – счастливо рассмеялась Маша.

– Гад он! Мы еще поговорим с ним по душам! Этого ты не можешь мне запретить! Мы с ним… знаешь ли… еще до тебя… В общем, он у меня еще свое получит! Казанова! Но, разумеется, не сейчас… Все, побежал…

Виктор Юрьевич поцеловал дочь в макушку, сдернул со стула пиджак и отбыл на службу. Маша, скорчившись в уголке дивана, оглядела комнату. Да-а-а… Тут она прожила всю свою жизнь… Сначала эта квартира казалась ей самым замечательным местом на земле. Их маленькая семья из трех человек была в ней как-то по-особенному счастлива. Маша никогда не видела родителей ссорившимися или просто раздраженными. В их доме всегда царили покой и уют. Родители очень любили Машу. Она росла в волшебном облаке этой любви, как экзотический цветок в оранжерее. Она с трудом приспособилась к детскому саду, потому что воспитатели очень хотели превратить ее в безликий нейтральный атом общего детского организма, который ест, спит, гуляет, а также рисует и поет не для удовольствия, а для режима. Маленькая Машенька, положительно заряженная в домашнем микроклимате, постоянно ионизировалась и, как могла, протестовала против режимного засилья. В тихий час она могла встать с неудобной раскладушки и пойти к куклам, чтобы, пока никто не мешает, сварить им суп из припасенного за обедом кусочка хлеба или котлеты. Вслед за Машей поднимались другие дети, и очень скоро возмущенные воспитатели потребовали, чтобы родители либо научили дисциплине свою капризную девочку, либо вовсе забрали ее из дошкольного учреждения, которое не обязано приспосабливаться к неправильным детям.

Надо отдать должное Машеньке, после первой же беседы с родителями она поняла, что у кукол есть определенный режим дня, нарушать который никому не позволено. Позже она уже совершенно самостоятельно вывела одну за другой следующие закономерности: если моментально съедать, например, за завтраком даже самую гадкую манную кашу с комочками, то в компанию к тем же куклам можно попасть гораздо раньше других девочек, а если быстрее всех одеться на прогулку, то появится возможность встать в первую пару, а значит, успеть занять одни из двух качелей.

К моменту выпуска из детского сада Машенька была уже вполне коллективизированным ребенком, а потому переход в ипостась ученицы средней школы свершился безболезненно. Девочка продолжала устанавливать закономерности и делать выводы, как то: если быстро сделать уроки, то останется время на кукол, книжки, рисование, мультики, прогулки с родителями, – и прочее в том же роде. Неуклонное следование самой же установленным правилам помогало ей комфортно существовать.

А потом случилось такое, что напрочь лишило Машеньку способности к выводу закономерностей и причинно-следственных связей. Все распалось и сделалось алогичным, когда умерла мама. Она, как принято говорить, сгорела в один месяц. Машеньке было двенадцать лет. После похорон отец и дочь погрузились в тяжкое вязкое горе, которое своими размерами превосходило сумму всех радостей, которые они когда-то испытывали. Мужчина и девочка могли бы отдалиться друг от друга, но сплотились еще больше. Все свободное время Виктор Юрьевич старался проводить с дочерью, да и Машенька предпочитала общество отца всем другим. У нее почти не было подруг. Ее не интересовали мальчики. Зачем ей какие-то неумные сопляки с потными руками и блестящими рожами, когда у нее есть отец, красивый, статный, эрудированный и очень мобильный.

Куда только не ходили и не ездили отец с дочерью! Театры, музеи, экскурсии, походы – пешие, конные, на байдарках и велосипедах. И всегда отец казался Машеньке лучше всех тех, кто был с ними рядом. Ну разве что его друг, дядя Саша, мог хоть как-то сравниться с ним. Немудрено, что Маша, которая очень мало общалась со сверстниками, влюбилась в человека, намного старше себя. В того, которого чаще других видела рядом. Друг отца уж точно должен быть таким же блестящим, как он сам.

Разумеется, у нее имелись поклонники из числа одноклассников, а потом однокурсников, но они интересовали Машу очень мало. А вот ее, Марию Задорожную, некоторые товарищи забыть никак не могли. Например, одноклассник Лешка Задворьев с утомительной для Маши регулярностью предлагал ей сначала крепкую мужскую дружбу, потом светлую и чистую любовь, а затем даже руку, сердце и законный брак. Конечно же, она отказывалась. Каждый раз. Ну разве можно всерьез воспринимать Задворьева с его нежной внешностью Сергея Есенина в начале творческого пути?! Маше нравились настоящие мужчины. Мужики!