Книга Ради большой любви - Лариса Соболева

– Уй, е! – скрючило одного. – Прямо под дых…

Туша расхохоталась:

– Ну, Монтана, ни капли не изменилась. Скажи, че тебя потянуло к кастрюлям? Ты ж не для них склеена.

– Не твое собачье дело, Гриб, – заявила Маля, давая понять, что не боится их. На самом деле пульс ее участился в тот момент, как затолкали ее в машину, и до сих пор он не стал ровным. – Куда везешь меня?

– В укромное местечко. – Гриб отвернулся лицом, показав Малике аккуратно подстриженный затылок.

– Зачем? – задала она естественный вопрос.

– В любви буду объясняться, – сострил он.

Гриб – это была кличка и фамилия одновременно. За то время, что Маля не видела его, он отъелся до бычьих размеров. Гриб законченное дерьмо, которое тюрьма уже не исправит, разве только могила, однако он обожает прикидываться культурным.

Остановились у лесопарка, там их ждала еще одна машина, но оттуда никто не вышел. Водитель включил свет в салоне, Гриб развернулся к Малике:

– Дело есть, Монтана.

– У тебя? – желчно спросила она. – Ко мне? У нас с тобой общих дел быть не может.

– Допустим, у тебя и не может, – осклабился он. – А у меня есть.

– Короче, – обозлилась она.

– Это другой разговор. Завалить надо одного…

– Я этим больше не занимаюсь.

– Займешься, никуда не денешься, – заверил Гриб. – Я предвидел такой базар. Твой дырявый муженек у нас. Сестричка тоже.

– Что?! – потеряла самообладание Маля.

– Да не пыли, – скривился он. – С ними будет порядок, вернем тебе их в сохранности, когда дело сделаешь. Считай, что они у нас как в камере хранения.

Рядом раздалось дегенеративное ржание, она покосилась на длинного и трясущегося в приступе хохота недотепу, потом снова приковала взгляд к рыжей роже Гриба. Молчала.

– Не веришь, да? – ухмыльнулся он, набирая номер на мобиле. – Дайте муженька. Держи, Монтана.

Она схватила телефон, поднесла к уху:

– Это я, Малика…

– Малек? – послышался голос мужа, который, судя по интонации, нервничал. – Не волнуйся, с нами все нормально. Мы не дома, Малика…

– Знаю. Постарайся не волноваться, все будет хорошо, слышишь? Я верну вас домой, верь мне, Кеша.

– Ну, хватит. – Гриб грубо вырвал трубку. – А то я зарыдаю горючими слезами, честное слово. Убедилась, что я не блефую?

– Ты… – сквозь стиснутые зубы прошипела Маля. – Если с ними что-нибудь… я из тебя решето сделаю.

– Ух, Монтана, такая ты мне нравишься, – хохотнул Гриб. – Ну, так как?

Она скрипнула зубами от ярости, отвернула лицо в сторону, но, увидев прыщавую рожу дегенерата, еле сдержалась, чтобы не заехать по ней кулаком. Потом перевела тяжелый взгляд на Гриба, тот удовлетворенно крякнул:

– Я знал, что мы поладим. Значит, завалить надо…

– Срок, – процедила Маля, ведь выбора не было. Вести переговоры и взывать к совести подонка – только зря тратить время, уж она-то знала Гриба неплохо.

– Надо управиться за неделю. Мы подготовим операцию, тебе останется…

Маля поднесла к носу Гриба кукиш. Дегенерат справа, которому она заехала под дых, угрожающе прорычал и поднял руку, мол, ща получишь! Но Гриб опередил его, стукнул по лбу, гаркнув:

– Ша! – Поскольку Маля так и держала кукиш перед его носом, он сфокусировал глаза на нем и вздохнул. – Монтана, я ж из братских чувств хочу помочь тебе.

– А я не нуждаюсь в помощи. – Она убрала кукиш. – Кого?

– Князева.

– Кого?! – второй раз потеряла самообладание Маля. – Ты хоть представляешь, кого ты…

– Представляю. Он сейчас без охраны, переживает плохие времена.

– Будто у нас бывают хорошие времена, – фыркнула Маля. – Да это невозможно, и вообще… я не в форме. Не помню, когда стреляла последний раз.

– Поупражняйся в тире. Но лучше задом перед Князевым покрути, губами пошлепай, он и присохнет, а там ты его красивенько сделаешь… У тебя же задница как орех, так и просится на грех. А губы, как у негритоски…

– Князева! – огрызнулась Маля. – А меня потом куда? В тюрьму или на тот свет?

– Потому и поручаю тебе это сложное дело, что ты вывернешься, – благодушно улыбался Гриб. – Учти, Монтана, не сделаешь его, мне придется твоих…

– Поняла! – гаркнула она. – Где сумки? – Один из ее сторожей поднял с пола пакеты, Маля вынимала упаковки и бросала их на колени сторожу справа. – Моему мужу надо пить по часам лекарства, уколы сделает Ляля, передашь ей все это.

– Ответь, Монтана, на один вопрос, который теребит мою душу с тех самых пор, как ты обзавелась кастрюлями, – заворковал Гриб. – На хрен тебе эта плесень? Хочешь, вдовой тебя сделаю? А потом утешу, у меня на тебя всегда стоит.

Он протянул свою лапищу, нежно взял Малю за грудь. Она опустила глаза на его руку и совершенно спокойно сказала:

– Убери клешню.

Гриб тоже ее хорошо знал, поэтому шутливо отдернул руку, будто ожегся, и улыбнулся, демонстрируя вставные зубы (свои-то давно выбили). Маля подалась к нему, ее рот очутился у губ Гриба, после чего она продемонстрировала свои собственные зубы в зловещей улыбке:

– Если мой муж не вернется ко мне живым и невредимым, я не решето из тебя сделаю, Гриб, а сито. И Ляльку попробуй обидь со своими дегенератами.

– Сейчас обижаешь меня ты. Я слово держу.

– Я тоже. – Маля откинулась на спинку сиденья, глядя на Гриба из-под приспущенных век, переменила тон на деловой: – Мне нужно две недели.

– Две? Многовато. Ну, ладно. Два выстрела сделаешь, второй, как водится, контрольный. Когда убаюкаешь Князева, ствол не бросай, отдашь его мне, он бабок стоит. Получишь десять тонн. В твоем положении кондитерши и сестры милосердия это офигенное богатство. А твоя плесень и сестричка все это время будут у нас.

– Вот и сдувай с них пылинки.

– Отвези ее домой, – бросил Гриб водителю, а на двух парней сорвался: – Чего расселись? Выметайтесь! Монтана, два выстрела, помни. До встречи.

– Ольмисанми![1]– проворчала Маля.

Обратную дорогу она смотрела в окно и ничего не видела, от ярости сжимала кулаки, длинные ногти впивались в кожу, причиняя боль. Иногда физическая боль куда легче внутренней. За пять лет Маля подзабыла свое прошлое, которое временами казалось ей чьей-то чужой жизнью. Пять лет назад случилось чудо, настоящее и сказочное, заставившее Малю поверить, что добро существует – бескорыстное, искреннее, щедрое. Но это было не то прошлое, которое по желанию забывается, о нем обязательно напомнят.