Книга Место, которое есть - Заур Караев

Как можно догадаться, все эти наши действия с похищениями и убийствами являются незаконными. Нас повесят, скорее всего, если поймают, причем главной причиной вынесения смертного приговора будет статья, в которой излагается наказание за «оказание негативного воздействия на демографию государства». Да, не убийство личности нам вменят, а именно это, ибо сейчас уроды на вес золота: всего-то в мире осталось 26 375 236 человек. Убийство десятка или дюжины расценивается как геноцид! Может и так… Да я бы и сам пошел на плаху из-за того, что жизней столько загубил, но только в том случае, если бы оправдания серьезного не было. Ведь оно же есть? Я уверен, что спасение человечества — весомая причина для убийства. Не думай я так, давно бы покончил с собой, ведь человеком же называюсь, с душой и чувствами: убивать мне тяжело, и порой даже жертвы оплакиваемы мною… Простите меня, загубленные души, но знайте, что вы погибли не зря.

Хватит сантиментов, не до них. Много дел разных. У меня, например, совсем мало свободного времени. Ясное дело, ведь добрую половину своих дней я трачу на съемочную площадку — фонари, камеры, дурацкие режиссеры и тому подобное. Да, я — актер. Странным может это показаться, но эта киношная гадость — именно так я называю свое насточертевшее мне ремесло — умудрилась каким-то образом пережить Великую Войну и вымирание 99,5 % населения Земли. Не диво ли? Да, оставшейся группке людишек тоже оказывается нужно телевидение. Впрочем, в нынешнем мире оно воссоздалось не вследствие естественных причин, а только из-за прямого указания правительства. Не знаю, толи там наверху самим интересно посматривать глупые фильмы, толи таким образом чиновники желают окончательно убить способность к размышлению у населения — мне плевать, главное, что я получаю хорошие деньги и трачу их на исследования Ипполита, которые обязательно увенчаются успехом. Всего-то и нужно получить одного ребенка…

Впрочем, всему — свое время, сегодня же я, один из немногих актеров государства Объединенные города, Ид Буррый, свободен от наставлений киноделов и свободен от занятий, связанных с моим великим замыслом. Именно по оглашенной причине мое бренно тело потащится в местный бар, дабы провести там весело время и повстречать какую-нибудь милую особу, которая растает в моих объятиях и ласках ближайшей ночью.

Я пускаюсь в свое путешествие. Меня заключают в объятия серые, во многих местах потрескавшиеся двухэтажные здания, обрамляющие длинными рядами плохо асфальтированную дорогу, ведущую к бару под названием «Мир кровавого туза». На улице меня встретят уборщики, больные детским церебральным параличом, и будут глупо улыбаться своими кривыми губами в качестве приветствия, узнав мое лицо, так часто смотрящее с экранов телевизоров, имеющихся в каждом без исключения доме. Я помашу им рукой, а потом достану сигарету и, задрав голову, с самодовольным выражением лица медленно побреду в направлении нужного мне до боли увеселительного заведения. Эти уборщики будут еще некоторое время смотреть мне вслед и переговариваться между собой не очень громко, но так чтоб я слышал, обсуждая статность моей фигуры и высоту моего актерского таланта. Пускай, мне нравится это, ведь Ид Буррый — почти нормальный в историческом понимании человек! Живое произведение искусства, можно сказать.

Я останавливаюсь возле входа в «Мир кровавого туза», закуриваю еще одну сигарету и задаю вопрос скучающему возле дверей полицейскому, обязанности которого перевоплотили его на один вечер в охранника:

— Много людей?

— Сейчас внутри помещения «Мира кровавого туза» находится 52 человека, из них — 30 женского пола и 22 — мужского. — отвечает мне оправленный в форму господин. Эти полицейские всегда так точны в своих ответах, словно сложные механизмы какие-то; мне кажется, что эта их частичная «роботизированность» связана с какими-то особенностями процесса клонирования, хотя всему виной может быть и выучка.

— Слепые женщины есть? — спрашиваю я, зная, что и на этот вопрос получу точный ответ.

— Среди 30 женщин из числа посетительниц «Мира кровавого туза» только три являются слепыми.

— Спасибо, господин полицейский. Вот вам 20 каний, — говорю я и засовываю соответствующую банкноту в передний карман пиджака моего ответчика.

— Выражаю благодарность. Но хочу заметить, что на данный момент, я являюсь охранником. В мои полномочия входит лишь надзор за этим заведением. Предотвращать преступления в других местах я не могу. Именно по этой причине я принимаю от вас 20 каний, что при иных обстоятельствах расценивалось бы как взятка полицейскому. — монотонно произносит охранник, а потом улыбается, причем тоже как-то по-механически.

— Ясно-ясно. — бросаю я, входя в двери, уже скрывшемуся от взора за моей спиной клону, и думаю о том, что слепые женщины являются спасением для меня, так сильно охотливого до эстетического наслаждения.

Сегодня в «Тузе» достаточно многолюдно. Опишу немного обстановку. После того, как входишь, сразу видишь длинный ряд круглых деревянных столов, каждый из которых прибывает в компании трех стульев. Немногие из них пустуют, большинство же занято всяким сбродом: проститутками, жульем, алкоголиками. Чуть дальше находится барная стойка, за которой бегает пара каких-нибудь умственно отсталых с болезнью Паркинсона. Как только они могут работать в этом месте?

По правую же стороны от сидящих спиной ко входу посетителей простирается большая площадка, предназначенная для удовлетворения нужд желающих танцевать. На самом танцполе есть полуметровая возвышенность — сцена. Ее оккупировала небольшая группа людей, которые при помощи различным инструментов и методов получают не очень хорошую музыку, но все же годную для танцев каких-нибудь полупаралитиков, чувствующих себя здесь, как представляется, очень даже комфортно. Об этом говорят их перекосившиеся в экстазе лица и некрасиво трясущиеся тела. Хорошо, что я не такой как они, иначе для меня, как сейчас для них, единственным счастьем был бы этот ритуальный танец безумных эпилептиков.

Я подошел к бармену и заказал бутылку самого лучшего виски. Жаль, что я никогда не попробую этот напиток, купил же его только для того, чтоб проходящие красавицы, если, конечно, таковые найдут среди зрячих, знали, что деньжата у меня водятся. Это их знание будет хорошим предвестником того события, что сегодняшнюю ночь я проведу не в одиночестве. Деньги решают все! Как там любили раньше говорить? «Да здравствует капитализм!», кажется.

Сидеть в «Тузе», когда тут многолюдно, очень даже интересно, если в наблюдателе есть хоть что-то от естествоиспытателя или, на крайний случай, от художника. Например, за столиком, находящимся прямо передо мной, сидит какой-то непомерно толстый парень лет 30 и писклявым голосом разговаривает с крайне отвратительной горбуньей. Я знаю, что последняя проститутка, и знаю, что толстый парень тоже это знает — именно поэтому он сейчас сидит и пытается наладить с ней достаточно близкий для дешевого секса контакт. Она непреклонна и ведет себя крайне высокомерно, сознавая свое превосходство и власть над этим разъеденным похотью пареньком. Он ей говорит, что она очень красива, а горбунья в ответ называет его «жирным ничтожеством» и смеется. Известные мне идеи великого и славного капитализма подсказывают моему рассудку, что если бы эта глыба жира предложила проститутке за ночь хотя бы в два раза больше, чем ей предлагают обычно, то горбунья величала бы толстяка не иначе как «мой господин».