Книга Расправить крылья - Натали де Рамон

Наконец зазвонил телефон.

— Ирен Валье?! — раздался шикарный сенаторский баритон. — Это я, Вендоль! Соскучилась, Рири? Через час буду! Целую, малышка!

Ничего себе! «Рири», «малышка»! Я швырнула трубку и откинулась в кресле — и, конечно, от этого дизайнерского шедевра в очередной раз отвалилось боковое колесико. Во-первых, я с ним на брудершафт не пила и вовсе не собираюсь, а во-вторых, почему я обязательно должна скучать по всяким там Вендолям? — злилась я, вставляя непослушное колесико на место. И Мишель, зная меня столько лет, уверен, что мне может понравиться подобный тип? Вот уж я устрою Леду в понедельник! Тоже мне, патрон-благодетель, выходной он мне предоставил!

Я просто кипела, но до встречи с удальцом из Марселя оставался еще целый час, и я решила потратить время на знакомство с творчеством Арнульфа Коушонери-как-то-там, живописца.

Глава 3, в которой Арнульф Кохенеринг уныло бродил по залу

Бельгийский художник Арнульф Кохенеринг одиноко бродил между своими полотнами по абсолютно пустому залу.

Идиот, мальчишка, ругал он себя, как ты мог допустить такое! Посетителей нет, рецензий тоже, ни одна картина не продана! Что, в Париже повымерли ценители живописи? Или перестали приезжать туристы? А хозяин зала? Разве он не заинтересован в продаже? Неужели ему достаточно арендной платы и вовсе безразлична популярность собственного заведения? «Теперь не принято устраивать банкеты в честь открытия и рассылать приглашения!» А как же иначе привлечь критиков, коллекционеров, прессу? Как заставить заговорить о себе? «Достаточно афиши и объявления в газете!» Бред! Просто банальная интрига! Арнульф усмехнулся. Недаром сегодня, когда до закрытия выставки осталось меньше недели, мсье Маршан, хозяин зала, предложил продать ему картины оптом, дескать, он видит мое бедственное положение и готов выложить шесть тысяч за все. Шесть тысяч франков за двадцать семь полотен? Благодетель!

А парижские собратья по ремеслу! «Ты гений, Арно! Ты новый «малый голландец»!» Я пою и кормлю их каждый вечер, и ужин неизменно переходит в завтрак, а хоть бы один поделился покупателем или предложил познакомить с надежным агентом! Только приводят друзей и любовниц на дармовое угощение, ведь после прошлогоднего успеха в Нью-Йорке все считают меня страшно богатым, модным и преуспевающим.

Сам виноват, болван, снова обругал себя Арнульф, не надо было покупать яхту и снимать со счета все до последнего. А после вчерашнего «дружеского коктейля» даже пришлось выехать из гостиницы и сегодня — просто невероятно! — мне, «модному и преуспевающему», негде ночевать. И я буду выглядеть совершенно дико, если попрошусь на постой к кому-либо из парижских знакомцев…

Что, звонить сестре и, как в юности, умолять прислать денег? Нет, зачем дергать сестру, можно взять кредит в банке. А потом? Продавать яхту? Но о двухмачтовой красавице я мечтал с детства! И теперь расстаться с ней из-за этой провальной «парижской гастроли», вернувшись домой с никому не нужными картинами?

Жалко нажитого добра и репутации, Арни? — иронично спросил он себя. Ты не был таким в юности. Тогда ты чувствовал себя вполне счастливым, если в кармане звенела пара монет на то, чтобы поужинать и угостить девчонку, а бывало и девчонки угощали тебя, когда ты сидел на мели. И ты не стеснялся отсутствия денег, потому что, если человек — художник, он уже не беден. Ты безболезненно отдавал картины за любую цену, потому что знал, что напишешь новые, еще лучше.

Может, действительно плюнуть и по дешевке отдать все этому жлобу Маршану? Ага, и он наживет состояние, ведь никто не поверит, что я отдал их ему за гроши… А если поверят? Все, моя карьера окончена. А он неизбежно наживет состояние, правда, уже после моей смерти, но наживет.

Ну, Арни, какие похоронные мысли! А вдруг и вправду мои картины не стоят ни гроша и я кончен как художник? Исписался? В тридцать два года?.. Ну хоть бы один посетитель! Я буду уговаривать, льстить, умолять купить хотя бы одну картину! За любую сумму!

Ты должен сделать это, приказал себе Арнульф, иначе тебе негде ночевать!

Над дверью зазвенел колокольчик, мелодично сообщая, что кто-то вошел. Арнульф, страстно мечтавший о посетителе, удивился: не могла же его грёза материализоваться так сразу? Однако на пороге он увидел крупный женский силуэт.

Похоже, женщина почувствовала неловкость оттого, что в зале никого нет, и не решалась войти. Какое-то мгновение она неподвижно стояла в дверном проеме на фоне яркого солнечного прямоугольника. Против света Арнульф не мог разглядеть черты ее лица. Рубенсовская корова, с усмешкой подумал он, хорошо бы у тебя оказался такой же толстый кошелек!

Наконец женщина шагнула в зал и неторопливо направилась вдоль стен, задумчиво улыбаясь картинам.

Она была совершенно одна, эта женщина, среди его картин, и вдруг Арнульф поймал себя на мысли, что она точно так же была бы одна среди его картин, даже если бы этот зал переполнял народ.

Зрение художника устроено не так, как зрение обычного человека, и поэтому Арнульф видел сразу и ее умные миндалевидные глаза, и естественность походки, и ту милую грацию истинной женщины, совсем не похожую на угловатые движения нервической особы, уставшей от диет.

Это женщина с полотна Ренуара, обрадовался Арнульф, она должна чувствовать искусство, и, даже если мне не удастся ничего продать ей, я, без сомнения, проживу у нее эту неделю, потому что с ней можно будет расплатиться картинами! И мне с ней будет хорошо, она вон какая милая, и никто не узнает о моем безденежье, напротив, предметом обсуждения станет бурный роман известного художника и бедной парижанки! Отличное объяснение для моих земляков, почему я не продал в Париже ни одной картины: гениальный Арнульф Кохенеринг забыл про выставку и про все на свете, увлекшись одинокой аппетитной парижанкой!

Можно будет сделать несколько быстрых портретов пастелью, конечно же с намеком на Ренуара, они отлично поддержат мое реноме последнего романтика современности… Только бы никто не пронюхал про мою провальную «парижскую гастроль»… А вдруг она замужем?.. Ничего, не он, так другая! И как это я раньше не догадался завести какую-нибудь подружку? Но эта-то уж очень хороша!

Глава 4, в которой выставка меня заинтересовала

Вопреки ожиданиям, выставка меня заинтересовала. Художник с дикой фамилией вовсе не имел отношения к фовизму[3]. Правда, я оказалась единственным посетителем. Рано еще, подумала я и, чтобы унять свой праведный гнев на Мишеля, принялась не спеша рассматривать картины.

Они были густо населены занятными кругленькими человечками, которые сажали деревья, вешали кружевные занавески, летали на воздушных шарах, варили варенье, играли с детьми, пасли лошадей, плавали на кораблях. Их жилища выглядели необыкновенно чистенькими и удивительно жизнерадостными, но при всем том картины производили впечатление романтических. На одном полотне эти персонажи проводили поэтический турнир в рыцарском замке.