Книга Голос сердца - Кришан Чандар

— Дикарь! Поди сюда, помоги поднять кувшин на голову!

Он остановился, не отрывая свирели от губ. Это к нему обратилась златовласая стройная девушка с огромными глазами и ярко-красными лепестками губ, дочь старосты. Кувшин стоял на земле, а она грациозно изогнулась над ним, словно натянутый лук. Одна рука на кувшине, другой она звала Дикаря.

Несколько мгновений он стоял остолбенев, не спуская с нее восхищенных и удивленных глаз.

— Ну иди же! — настойчиво звала девушка. Но он не двинулся с места. — Ну, Дикарь, помоги поднять кувшин!

Вдруг он резко повернулся и стремглав кинулся в лесную чащу. Он бежал, не видя ничего вокруг, а девушка у ручья выпрямила свой стан, словно выпущенная из лука стрела. Сердце ее наполнилось тоской. Она сердито топнула ножкой, и в ответ вода радостно забилась вокруг нее, будто фонтан девичьего смеха.

— Вот дикарь, настоящий дикарь!

Она подняла с земли кувшин, поставила его на голову и пошла вслед за подружками. В волосах у них были белые цветы яблонь, под ногами шуршали и весело перекатывались камешки, и их стук отдавался в сердцах девушек каким-то трепетным желанием. Удивленно и печально глядели они по сторонам, и каждая из них спрашивала свое сердце: «И почему это весна приносит печаль?»

Давно уже настал полдень, а Дикарь все еще работал. Он срубал деревце као — отец просил принести из леса прочную толстую палку, чтобы заменить рукоятку плуга. Корни дерева были изъедены красными муравьями, но древесина — прочная и твердая. Дикарю нравилось пробовать свою силу на таком дереве, ведь срубать мягкие и хрупкие ветви сосны было проще простого, да из них и не сделаешь рукоятки. Он с силой взмахнул топором и вонзил его в ствол, но когда собирался сделать другой взмах, на плечо его легла чья-то рука. Обернувшись, он увидел свою тетку.

— Что случилось, тетушка?

— Отца ужалила змея! — Женщина бессильно опустилась на землю и зарыдала.

Дикарь застыл на месте, потом воткнул топор в ствол дерева и стремглав помчался к деревне.

— Отец! Отец!

Он добежал до окраины деревни. Крестьяне молча уступали ему дорогу, боясь взглянуть на него.

— Где мой отец?

— У дома Бер-джи, под орешиной, — ответили ему. Дикарь, широко раскинув руки, вихрем помчался туда, громко крича:

— Отец, отец! Я иду!

Если он хотел этим криком спугнуть смерть, то напрасно. Отец лежал уже мертвый на скамейке под ореховым деревом. Тело его посинело. Дикарь рванулся к нему, схватил на руки и прижал к груди. Ведь он был ему всем на свете — и отцом, и матерью, и пока отец был жив, Дикарь мало думал о нем. Ему казалось, что отец будет жить вечно, будет пахать за него в поле, собирать урожай, а тетка будет печь золотистые лепешки. И вдруг отец умер — ужалила змея! А Мишар-джи все твердил:

— Я был в другой деревне. Если бы я пришел раньше и высосал яд, отец твой был бы спасен, но я был в другой деревне.

Если бы… если бы… если бы… Если бы Мишар-джи пришел раньше, если бы был дождь, если бы не было неурожая, если бы не было долга ростовщику, если бы не нужно было справлять свадьбу дочери, если бы… если бы… Вся жизнь бедняка состоит из этих «если бы». Из «если бы» да еще терпения!

Дикарь нес отца на руках в свою хижину, и ему вспоминалась ярмарка в Сейданпуре, куда отец брал его в детстве. Тогда отец нес его всю дорогу на плечах, а сегодня он несет отца. Отец купил ему красивый острый ножик. Он до сих пор сохранился у Дикаря и всегда висит у него на поясе. Какая красивая была ярмарка, как прекрасен танец девушек-горянок! А как смешно выглядели приехавшие на ярмарку горожане в своих странных одеждах! А карусель! Все крестьяне в тот день напились допьяна, и отца тоже уговаривали пить, но он отказался. «Со мной мой сынок, мне нужно его донести до деревни, я не буду пить», — решительно сказал он.

Друзья отца рассердились на него и прогнали из своей компании.

Ярмарка кончилась. Отец, усадив его на плечи, возвращался в деревню. Руками он придерживал сына за ножки. Он шел и тихонько приговаривал:

— Я не хочу, чтобы мой сын был неучем и невеждой, чтобы он с утра до ночи, словно бык, пахал поле. Да разве это жизнь? Мой сын вырастет и станет большим человеком. Он поедет в город, будет учиться, научится писать, станет чиновником, у него будет большой дом, и о нем будут знать во всем мире. Да, да, мой сын будет большим чиновником!

Так говорил его отец, возвращаясь с ярмарки, бережно неся сына на плечах. А сегодня невежда сын несет на руках своего отца на погребальный костер[3].

«Отец, ты бы выпил тогда вина. Что в том плохого! Разве ты не знаешь, что дети неучей всегда остаются неучами, дети невежд — невеждами? Если бы в тот день ты выпил вина, то не был бы так одинок среди своих односельчан. Что проку в праведности? Разве ты не знаешь, что у бедных нет никакого бога? У них есть только дьявол».

Войдя в дом, Дикарь опустил тело отца на покрытый прошлогодними рисовыми колосьями пол. Вскоре пришла тетка.

— Ничего-то в доме нет, — запричитала она, — где мы возьмем масла для погребального огня, на что купим святой воды Ганга, где достанем камфары?

— Не знаю, — беспомощно ответил Дикарь.

— Я отдала одеяло брата пандиту[4], он обещал все сделать.

С плеч Дикаря словно гора свалилась.

— Ты правильно поступила, тетушка.

— Но нужен и саван.

— Что же делать?

Тетка указала ему на деревянный сундучок, на котором покачивался ржавый замок с разинутой пастью.

— В сундуке я нашла серебряный браслет. Это был последний браслет твоей матери, брат свято хранил его. На него можно было бы купить ткани на саван.

— Хорошо, тетушка.

— А где мы достанем дров для погребального костра?

Дикарь вдруг вспомнил о связке сучьев и полусрубленном деревце, повернулся и, ничего не говоря, побежал к лесу. Женщина поняла, куда он бежит, но все-таки крикнула вслед:

— Побыстрей возвращайся. Уже вечер, нужно скорее разводить костер.

Незадолго до захода солнца Дикарь принес из леса большую связку сучьев, погребальный костер отца будет гореть ярко. Разве он думал, что крепкая дубинка, которую он вырубал для рукоятки плуга, будет нужна для такого костра?

— Чем мы будем угощать общину? — опять запричитала его тетка. — Как будет с поминками на четвертый, на тринадцатый день? Покойный ни о чем заранее не подумал.

«Да, конечно, ему нужно было подумать об этом, — стиснув зубы, проговорил про себя Дикарь. — Мой бедный отец просто взял да умер, не подумав о том, что нужно накормить членов общины, справить поминки, не подумал о дровах для погребального костра. Хорошо, что я сам нарубил сучьев, иначе пришлось бы и за них платить деньги».