Книга Искушение для затворницы - Дэни Коллинз

Может, если бы Ферн была с Аминеей на одной ступени социальной лестницы, она тоже без проблем отдавала бы распоряжения прислуге, но она находилась где-то между слугами и членами семьи. Сказать по правде, она не могла припомнить время, когда не была белой вороной, которой нет места ни в одной стае.

Вот и сейчас тоже. Хотя с тех пор, как Ферн стала преподавать английский язык Башире и Джумане, она начала покрывать только голову, теперь, сняв с себя темные очки, хиджаб, прикрывавший лицо, и одним разом стянув с головы шарф и нижнюю шапочку, она почувствовала себя бесстыдницей. Это из-за волос: местные всегда глазели на ее роскошную копну морковно-рыжих завитушек.

Она нарочно не стриглась – не то волосы превратились бы в мочалку. Целых два дня полноценный душ ей заменяло влажное полотенце для лица, но от прикосновения прохладного ветерка к вспотевшей коже головы по ее телу пробежались приятные мурашки. Она сняла абайю и осталась в блузке без рукавов с цветочным узором и кружевным воротничком, и расправила прилипшую к ногам василькового цвета юбку, стыдясь того, что она едва доходила до середины икры.

– Очень вызывающе? – спросила она Аминею вполголоса. – Я не думала, что мы будем снимать абайи вот так, прилюдно.

– Нет, здесь можно, – рассеянно заверила ее Аминея, отходя в сторону, чтобы поговорить со слугой.

Ферн вопросительно посмотрела на шейха.

Взгляд его аквамариновых глаз блуждал по ней, как тропические волны, оставляя щекочущее чувство в руках, ногах и кончиках пальцев.

Обычно мужчины смотрели на Ферн не дольше, чем требовалось, чтобы спросить время или дорогу. Люди в целом ее не замечали. Одевалась она скромно, не отличалась яркой внешностью, не пользовалась косметикой и слыла тихоней. Худенькие рыжие девушки с веснушками были самым обычным явлением в ее родной деревне на границе с Шотландией.

Зато в этой части света она заметно выделялась. У Раида во дворце жили несколько белых слуг, но до нее им было далеко. Конечно, там Ферн никогда не демонстрировала свое тело налево и направо. Наоборот, ей нравилось быть невидимкой, поэтому длинные покрывала были как нельзя кстати.

Не то, что теперь. Казалось, шейх подметил каждый ее изъян сквозь прилипшую к коже ткань и, как ей казалось, смотрел с укоризной. Внутри у нее все оборвалось. Она ненавидела ошибки, не выносила критики – особенно, если ей даже не давали оправдаться.

– Добро пожаловать в оазис, – проговорил он.

Его волнующий баритон окутал Ферн потоком горячего ветра, и у нее закружилась голова. Как и Аминея, он говорил с акцентом: что-то среднее между экзотическим ближневосточным и выговором британского высшего общества. Зафир был само воплощение мужественности.

Аминея рассказывала, что он вдовец. «Жена умерла от рака три года назад, он был убит горем. Он по чти не говорит о ней, а если говорит, то всегда с безграничным почтением», – поведала ей Аминея.

«Значит, она ему сочувствует», – подумала Ферн.

Под прицелом его изучающего взгляда ей стало жутко неловко. Она по привычке начала проговаривать в уме упражнения для аутотренинга, которым ее научила мисс Айви, чтобы напомнить себе о своих достоинствах: «Я умная и добрая, я хорошая рукодельница…»

Она смутно понимала, что сработала защитная реакция: перед ней был незнакомец, а мисс Айви всегда учила «проявлять терпение и не спешить с выводами».

Ферн была не просто уверена, что сразу не понравилась ему, – она ощущала его неприязнь, это странно и почему-то задевало за живое. В снобизме ее уличить было нельзя – она не хвалилась даже своим умом, хоть и знала вдоль и поперек десятичную классификацию Дьюи… Почему ей непременно хотелось сообщить ему об этом? Она не для того сюда приехала, чтобы производить на него впечатление, да и вряд ли его этим поразишь.

Но этот мужчина почему-то вселял в нее трепет. Такой властный! Когда ей в жизни доводилось общаться с такими важными персонами?

Неожиданное влечение смущало ее, и Ферн покраснела. Она презирала свое тело за предательскую реакцию. Ей было стыдно за себя и хотелось умереть на месте.

Зафир наблюдал, как миллионы веснушек утопают в пунцовом море, и едва сдерживал смех.

«Как неучтиво с моей стороны», – одернул он себя и отвернулся, пытаясь скрыть озорные огоньки в глазах. Ни за что он не размякнет перед этой англичаночкой, сгорающей от страсти. Ему хватало опыта, чтобы понять, что с ней происходит, и ему, как любому мужчине, это льстило.

Но она англичанка.

Пускай он и знал, что она ему не ровня, малейшее внимание вызывало в нем хищный инстинкт. Зафир снова невольно перевел взгляд на нее и принялся считать веснушки, рассыпавшиеся на ее обнаженных руках, словно крапинки какао на молочной пене. Они были повсюду, даже на пальцах ног. Поразительное, должно быть, зрелище могло открыться его взгляду, если он увидит ее обнаженной.

«Но это вряд ли произойдет, – предостерег он свое либидо, – какой бы сговорчивой ни казалась эта девушка».

Взгляд скользнул от ее горе-юбки вверх к плечам с созвездиями веснушек, хотя они теперь едва проглядывали сквозь густой румянец, и выше – к влажным глазам, которыми она уставилась на него. Он сразу расшифровал: так смотрит не то загнанный кролик, не то влюбленная поклонница.

Статус герцогского внука давал ему преимущества не только в виде престижного образования. Помимо экономики и дипломатии он усвоил и то, что западные женщины готовы удовлетворить самые низменные желания мужчины. Если он ее захочет, то непременно получит.

И тогда Зафир представил себе, как прильнет губами к разгоряченной шелковой и бледной коже ее плеча и впитает ее вкус. У него так и чесались руки схватиться за нее сзади и притянуть ее бедра к своим.

Но ему куда больше нравились загорелые блондинки – скажем, американки или скандинавки, и исключительно во время путешествий. Ему и так хватало соперничества за власть с консерваторами в своей стране, чтобы еще крутить здесь романы. Поэтому он отбросил всякие мысли о ней высокомерным взмахом ресниц, нарочно демонстрируя безразличие.

Ферн сглотнула, ее щеки горели, а взгляд потух, и она закусила губу от досады.

Шейху почти нестерпимо хотелось прижаться ртом к ее маленьким кукольным губкам и нежно покусывать их, чтобы они распухли и приоткрылись. В своем воображении он обвивал ее непослушные кудри вокруг пальцев и глубоко входил в нее, одновременно наблюдая, как ее глаза затуманиваются дымкой наслаждения.

«Англичанка, – мысленно повторил он, упрекая себя за минутную слабость. – Это что, наследственное – когда страсть так ослепляет, что невозможно даже улыбнуться, а тем более заговорить?»

Он утешал себя мыслью, что всему виной то, что он в последний раз был с женщиной больше двух месяцев назад. Родовое проклятие тут ни при чем.

У него нет ничего общего с отцом: только тот был способен так безоглядно влюбиться, что лишился жизни, оставив после себя бардак в наследство внебрачному сыну-полукровке.