Книга Как Сюй Саньгуань кровь продавал - Юй Хуа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
27 июня 1996 г.
Лет пятнадцать назад в китайских СМИ появилась трогательная история об отце, сдававшем кровь, чтобы на вырученные несколько десятков тысяч юаней выучить сына в школе и университете. В то время каждое письмо от сына с просьбой о деньгах было для отца повесткой, говорившей, что пора опять идти в больницу. И отец всегда собирал требуемую сумму. Сын же бросил учение, и остался у отца лишь номер телефона, по которому никому нельзя было дозвониться. Отец жил далеко в горах, до ближайшего аппарата было три с лишним часа пути, но он из раза в раз ходил туда и набирал несуществующий номер.
Репортаж привлек внимание. Сын услышал голос отца и наконец объявился, но не пожелал показать свое лицо, согласился лишь на интервью в сети. Видно, сейчас ему очень тяжело, он так обнищал, что стыдится показаться на глаза отцу, и, уверяет он, не знает, как быть.
Это лишь одна из миллионов китайских историй о продаже крови. В Интернете через сайт Google я нашел более десятка тысяч статей на эту тему. Во многих, многих местах донорство стало для бедняков образом жизни. Одно за другим появились села, где почти каждая семья сдает кровь. Продажа крови привела к распространению СПИДа, и некоторые села, торгующие кровью, превратились в села, болеющие СПИДом. В декабре прошлого года от СПИДа умер сычуаньский крестьянин по имени Ли Сяоцин, сдававший кровь тридцать лет. Он первый имел мужество пойти на контакт с прессой. Ли Сяоцин еще при жизни приготовил для себя «одежду долголетия», в которую обряжают в Китае покойника, четырежды ложился в ней на свою бамбуковую кровать, трижды оставался жить, а на четвертый раз умер. Сыновья его, как они ни были бедны, в один день потратили триста пятьдесят юаней на музыкантов, чтобы игрой на китайских флейтах и барабанах отдать отцу последний долг.
Я знаю, что мое творчество вскормлено прошлым и настоящим Китая, давшими мне тело, руки, биение сердца, чтобы писать. А литература дала мне свои глаза, позволяющие за удивительной чередой переменчивых событий разглядеть нечто более глубокое и более постоянное. Что же разглядела литература в истории о человеке, торговавшем кровью ради сына? Думаю, именно готовность отца раз за разом брести три часа, чтобы позвонить по несуществующему номеру, – та деталь, в которой сквозь жизнь и историю прорастает литература. Что же до судьбы Ли Сяоцина, слезы на глаза литературы навернутся от рассказа об «одежде долголетия». Литературное произведение и должно строиться из таких деталей, а не являть собой простое изложение событий. Вот почему событие мимолетно, а литература вечно нова в своей неизменности.
Я рад, что эта книга публикуется на русском языке. Великие традиции русской литературы питали и вдохновляли многие поколения писателей разных стран и народов, и я не составляю исключения. А теперь моя собственная книга пришла в Россию и, словно чеховский Егорушка, с растерянностью, надеждой и волнением странствует вместе с незнакомцами по бескрайним просторам неоглядной степи.
Сюй Саньгуань работал на шелковой фабрике – развозил ткачихам коконы шелкопряда. В тот день он пошел в деревню проведать дедушку. Дедушка был уже старенький и почти слепой. Он не видел, кто стоит в дверях, и подозвал Сюй Саньгуаня поближе. Посмотрел на него, посмотрел и спросил:
– Сынок, где твое лицо?
Сюй Саньгуань ответил:
– Дедушка, я тебе не сынок, а внук. Вот мое лицо…
Сюй Саньгуань взял дедушкину руку, поднес ее к своему лицу и тут же вернул на место. Ладонь у дедушки была, как наждак у них на фабрике.
Дедушка спросил:
– Почему твой отец меня не навещает?
– Мой отец давно умер.
Дедушка покивал. Изо рта у него потекла слюна. Он всосал сколько мог обратно и спросил:
– Сынок, ты крепкий?
– Крепкий. Дедушка, я тебе не сынок…
– Сынок, ты продаешь кровь?
– Никогда я кровь не продавал.
– Не продаешь кровь, а говоришь, что крепкий? Сынок, ты меня обманываешь.
– Дедушка, ты что такое говоришь? Непонятно. Ты из ума выжил?
Дедушка помотал головой.
– Дедушка, я тебе не сынок, а внук.
– Сынок, твой отец меня не слушал, приглядел себе в городе какую-то хризантему…
– Золотую Хризантему, это моя мать.
– Твой отец мне сказал, что он вошел в возраст и хочет пойти в город и жениться на этой хризантеме. Я говорю, твои старшие братья еще не женились. Брать жену старшему при холостом младшем – так у нас не делают…
* * *
Сюй Саньгуань сидел на крыше у Четвертого дяди и смотрел во все стороны. Вдалеке из полей вырастало багровое небо. Оно поднималось все выше и окрашивало дальние поля своим цветом: и хлеба красные, будто помидоры, и река, и дорога, и деревья, и хижины, и пруд, и вьющийся дым из труб – все стало багровым.
Внизу дядя Сюй Саньгуаня удобрял бахчу. Мимо прошли две женщины, старая и молодая. Дядя сказал:
– Гуйхуа все больше похожа на мать.
Молодая женщина улыбнулась, а старая увидела на крыше Сюй Саньгуаня и спросила:
– У тебя на крыше человек, это кто?
Дядя ответил:
– Сын моего Третьего брата.
Все трое подняли головы и посмотрели на Сюй Саньгуаня, а он, заулыбавшись, на девушку Гуйхуа, которая засмущалась и потупила взор. Старуха сказала:
– Ну вылитый отец.
Дядя спросил:
– Через месяц выдаете Гуйхуа?
Старуха покачала головой:
– Нет, отложили.
– Отложили? – Дядя бросил навозный черпак на землю.
Старуха понизила голос:
– Жених надорвался. Может съесть только плошку риса. Даже наша Гуйхуа съедает две…
Дядя тоже понизил голос:
– Когда же он надорвался?
– Не знаю. Я сначала услыхала, что он год не ходил кровь продавать. Тут-то у меня и заныло сердце-вещун. Думаю: уж не заболел ли. Позвала на обед. Съел бы две миски – мне бы чуть полегчало. Съел бы три – отдала бы ему мою Гуйхуа… А он съел одну, я даю ему добавку, а он и говорит – наелся, больше не хочу… Здоровый мужик отказывается от еды – значит, надорвался…
Дядя выслушал и кивнул:
– Хорошая ты мать.
– А как же.
Женщины подняли глаза на Сюй Саньгуаня. Он все улыбался девушке. Старуха сказала:
– Ну вылитый отец.
И они пошли дальше. У них были большие задницы. Сюй Саньгуань смотрел на них сверху и не мог разобрать, где у них кончаются ноги и начинаются задницы. Когда они ушли, Сюй Саньгуань стал смотреть на дядю, который все удобрял поле. Темнело, дядина фигура растворялась в темноте. Сюй Саньгуань спросил:
