Книга Три любви Фёдора Бжостека, или Когда заказана любовь - Ежи Довнар

«Товарищ министр обороны СССР!

Мне 24 года и я мобилизован на действительную службу. В течение шести лет медицинская комиссия признавала меня негодным к прохождению воинской службы в связи с моим психическим состоянием здоровья. Но в этот призыв с меня сняли гриф «не годен» и вот я в армии. Но теперь послушайте мою автобиографию. Я женат на 44-летней вдове, у которой имеется дочь 25 лет. Зовут её Настя, на ней женился мой отец и, таким образом, стал моим зятем, поскольку он муж моей дочери. Соответственно, моя падчерица стала моей мачехой, раз уж она жена моего отца. Теперь слушайте дальше. У нас с женой родился сын. Он стал братом жены моего отца и, соответственно, его двоюродным братом одновременно. А также и моим дядей, поскольку он брат моей мачехи. Таким образом, мой сын теперь мой дядя. Но это ещё не всё. Жена моего отца тоже родила ребёнка, который стал одновременно моим братом, раз уж он сын моего отца, и моим внуком, поскольку он сын дочери моей жены. Так как муж матери любого ребёнка является его отцом, получается, что я отец своей жены, раз я брат своего сына. Таким образом, я стал собственным дедушкой. Учитывая вышеизложенное, товарищ министр, прошу Вас принять необходимые меры для моей демобилизации, поскольку по закону нельзя призывать на службу одновременно сына, отца и деда в одном лице. С надеждой на Ваше понимание примите, товарищ министр, уверения в моих искренних чувствах. Подпись».

Понятно, что такого идиота прислать в воинскую часть не могли, но идиотизм очень часто соседствует с другими приметами армейских будней. Все покатываются от хохота, разливают оставшуюся водку и, дождавшись отбоя, короткими перебежками возвращаются в казарму. Дежурный, не произнеся ни слова, впускает их в спальное отделение и через несколько секунд мощный храп начинает сотрясать своды деревянного барака.

Утром пропускают побудку, завтрак и с тяжёлой головой отправляются в канцелярию оформлять документы, получать проездные, одежду, харчи и прочее. Днём некоторые успели уже выскользнуть за ворота воинской части, с небольшим чемоданчиком или спортивной сумкой, вмещающей в себя сухой паёк, подарки матери и любимой девушке, которая, возможно, ждёт возвращения суженного без предательства и измен. Три года всё-таки срок не маленький, а двадцатилетний возраст полон соблазнов и резких житейских виражей, которые случаются помимо воли и девичьего рассудка. И даже помимо девичьей любви, которая при своём зарождении кажется вечной и незыблемой.

Демобилизованного Фёдора Бжостека дома, кроме родной матери, не ждал никто. А дом его находился в городе Новозыбкове Брянской области, что на границе между Россией и Белоруссией, и отстоял от Находки, где он проходил воинскую службу, в десяти часах лёту на реактивном самолёте, что в пересчёте на километры составляло более десяти тысяч. Если проходить в день по десять километров, то за срок его службы как раз можно было бы преодолеть это расстояние. Он бы охотно согласился, предложи ему начальство такое. Естественно, три года тому назад и, естественно, вместо прохождения воинской повинности. Что-то вроде альтернативной службы, только в обратном направлении. Но ничего подобного ему никто предлагать не стал, и он отбарабанил положенные 1095 дней от звонка до звонка.

Новозыбков встретил его облупившимися домами и грязными улицами, зато распускающейся зеленью деревьев и показавшимися на ухоженной клумбе возле Дома Центрального Комитета партии на площади имени Ленина тюльпанами. Город, помимо тюрьмы, мало, чем известен, а если в масштабах страны, так и вовсе рядовой областной центр. Ну, разве что тем, что здесь родился уже упоминавшийся Павел Дыбенко, будущий кровавый комиссар-матрос, будущий командарм 2-го ранга, и будущий «американский шпион», расстрелянный 29 июля 1938 года по сфабрикованному обвинению. И ещё одна, менее известная личность – Казимир Гертель, еврей по-национальности, архитектор и кинорежиссёр, не оставивший после себя, к сожалению, ни одного законченного фильма и расстрелянный в том же 1938 году уже как «польский шпион». То есть, город маленький, но всё-таки как минимум двух шпионов международного класса взрастил. Вот, пожалуй, и всё.

Но это было в прошлом, когда в стране наводили новый порядок, тотальная шпиономания была приметой того времени, и отлавливали и отстреливали, в основном, польских, американских и японских шпионов. Сегодня же страна жила трудовыми буднями, эхом пятилеток, очередными запусками спутников земли и новыми видами вооружений, откладывая до восьмидесятых годов сытый и обеспеченный быт в обещанном Хрущевым коммунизме. По крайней мере, 19 миллионов человек верили в это, ибо именно такого количества достигла численность Компартии Советского Союза. Теперь в неё входило более половины граждан, имевших среднее образование, что по сравнению с предыдущими периодами было значительным продвижением вперёд. Правда, членство в партии перестало походить на участие в революционной организации, оно превратилось для многих в картбланш на продвижение по службе, и не более того. После ареста писателей А. Синявского и Ю. Даниэля радио и телевидение начали клеймить позором диссидентов, этих отпетых отщепенцев и наймитов капитализма, и на все лады варьировали судьбоносную для страны брежневскую фразу «экономика должна быть экономной», хотя никто так и не мог понять сущностного её смысла. О подавлении чехословацкого восстания 1968 года старались практически не говорить ничего, а если говорить и показывать по телевидению, то, в основном, те эпизоды, в которых чехословацкие контрреволюционеры, эти прихвостни буржуазной идеологии, бросали на мирные советские танки бутылки с зажигательной смесью, именуемые в народе «коктейлем Молотова». А между тем страница биографии нашего героя, бодро шагающего в это время по улицам города Новозыбкова, могла бы иметь совершенно иное содержание, так как год его призыва совпал с началом этих самых событий в братской стране. Но служить его отправили в совершенно другом направлении, к тому же за тридевять земель от места призыва. Когда в руки призывной комиссии попала его анкета, в которой значилось «по национальности поляк» и «место рождения – новозыбковская тюрьма», решение было однозначным: «для прохождения воинской службы направляется в Дальневосточный Военный округ». Видимо, короткой «оттепели» пришёл конец, национальный вопрос в связи с появлением в стране незначительного оппозиционного движения опять переместился с десятых-пятнадцатых позиций на пятую и стал учитываться почти как в сталинские времена. А в начавшемся брежневском застое, не доходившем в своём определении до широких масс, кремлёвские аппаратчики кого только не обвиняли, в том числе и еврейскую часть общества, начавшую бойкотировать историческую поступь социалистического строительства и требующего своего права на беспрепятственную эмиграцию в США.

Но про всё это двадцатиоднолетнему Фёдору знать было не положено. Да если б он и знал, то вряд ли смог бы понять своим ограниченно-регламентированным сознанием, втиснутым в узкий коридор разрешённых идей и понятий армейской муштрой, что это предпосылки тех будущих преобразований, которые должны были наступить в его стране. Он даже плохо знал свою родословную, которая строго замалчивалась матерью, и про которую следовало догадываться, что была она если не криминальной, то наверно враждебной социалистическому строю и, следовательно, вряд ли достойной гордости и подражания. А между тем звенья её были достаточно интересны.