Книга В преддверии глобальной катастрофы - Елена Мищенко

– Так. И в чем же они заключаются?

– Да все в том же, в низком уровне сознательности, и нет дисциплины как надо. Возьмем, например, ваш доцент Онащенко Василий Моисеевич. Его, как вы помните, судили у нас в зале за космополитические настроения, но обошлись с ним мягко – оставили в институте. И что же я теперь узнаю. Он грубо консультирует студентов, называет их жлобами. А ни для кого не секрет, и вы, я надеюсь, знаете, что среди них есть члены партии. Так что выходит – это он наших коммунистов называет жлобами? В этом еще неплохо было бы с ним разобраться. В общем мы поставили этот вопрос на партбюро, пока что в рабочем порядке, и решили направить к вам наших представителей для проверки политико-воспитательной работы и регулярных проведений политических занятий, проверки политических знаний личного состава кафедры. И что это на самом деле? Приказ есть приказ. Назначили занятия, пригласили лектора с кафедры марксизма, и не может быть никаких самоотводов. Если хотите, ознакомьтесь, как у нас на военной кафедре. Все посещают, никакие причины ни на кого не действуют. Так что вы подготовьтесь – скоро зайдут к вам проверяющие.

– И что же, собственно, я должен подготовить?

– А вы вот взяли бы – не поленились и зашли бы к нам на военную кафедру. У нас политико-воспитательная работа на очень высоком уровне. Политзанятия ведет полковник Бобылев. Он отличный специалист.

– А что он преподает?

– Он преподает уставы. Знаете ли он большой специалист по этому вопросу – шутка ли тридцать лет караульной службы.

– А, тогда другое дело! Постараюсь воспользоваться вашим советом. Спасибо.

– Или возьмем, к примеру, вашего лаборанта Михаила Наумовича. Пожилой человек, а тоже никакого понятия. Попросил его наш офицер на неделю эпидиоскоп показать новые виды вооружения, а он говорит: «Без письменного распоряжения Арбузова не дам. Вы нам, – говорит, – сорвете занятия по истории искусств». Что важнее? – спрашивается. Тот ему популярно объясняет, что он, наверное, забыл, что мы воспитываем офицеров, а он ему отвечает, что мы воспитываем архитекторов. Что это такое? Как это называется? Настоящая грубость по отношению к старшему составу. За это в армии наказывают. И вы поставьте ему на вид. В общем, готовьтесь. Сейчас, как вы видите, нет никакой кампании, но нам нужна общая сознательность и дисциплина. А космополитизм уже пора изжить, – добавил он ни к селу, ни к городу. – Подтягивайтесь.

В это время закончилась третья пара, и студенты повалили к раздевалке. Увидев его, они расступились (с тех пор как у него украли пальто на кафедре, он стал оставлять его в гардеробе).

На улице, несмотря на осенний антураж, ярко светило солнце. Скверики возле института были покрыты яркожелтыми листьями. На их фоне выделялись почерневшие почти голые деревья. Воробьи хлопотливо завершали свои осенние дела.

«Хорошая пора для этюдов», – подумал он. И действительно, у забора отделявшего табачную фабрику от института пристроился какой-то студент с планшетом в руках. Возле стены института собралась группа студентов-старшекурсников. Один из них – низенький и худенький, прислонил осенний этюд к стене, и они его энергично обсуждали. – «Знакомый студент, – вспомнил он. – Это же Огарков. Отличный акварелист». Он его как-то застал в туалете рисующим вид из окна и спросил.

– Почему вы выбрали такое некомфортное место для творчества?

– Ну что вы, здесь наоборот очень удобно. И тепло, и есть на чем сесть (он указал на подоконник) и какой вид… Правда из дамского туалета вид еще более живописный, но вы ведь сами понимаете…

В это время у стены института выступал один из его оппонентов:

– В общем неплохо. Но в то же время композиция получилась какой-то незаконченной. Я бы переставил это дерево к краю. И не все в гамме. Вот небо тут немного диссонирует с этой церковью.

«Почему активно критикуют всегда те, кто сами ничего не умеют, – подумал он. – Этот критик ни одного проекта прилично не покрасил. Нужно вступиться». – Он подошел к ребятам.

– Добрый день. Очень удачный этюд, молодой человек. Это ваш? Вы должны его обязательно представить на осенней выставке в институте. Она намечается через месяц. Особенно удачно решена композиция, чувствуется осенняя воздушная перспектива. Хорошо взята цветовая гамма. Так что, поздравляю. Успехов вам. Главное все время работать, чтобы не потерять ту отличную форму, которую вы уже набрали. (К сожалению, забегая вперед, скажем, что этот талантливый акварелист скоро погиб из-за нелепой случайности).

В это время на ступенях перед институтом появилась маленькая фигурка человека с большим портфелем. Он снял пенсне, протер его, близоруко посмотрел по сторонам, надел его опять и помахал ему рукой. Это был Эйнгорн – доцент с кафедры математики, которую так не любили студенты-архитекторы, к которым, тем не менее, этот математик относился довольно благосклонно.

– Здравствуйте, Яков Аронович. Куда вы направляетесь?

– Я собирался в Академию – это на второй трамвай.

– Жалко, нам не по пути. А я на троллейбус, на ту сторону Брест-Литовского шоссе.

– Ничего. Я вас провожу, если не возражаете, – и они двинулись к мосту на Воздухофлотском шоссе, под которым был переход к троллейбусной остановке.

– Должен вам сказать, – начал Эйнгорн, – что ваш сын единственный из архитекторов, кто согласился взять тему по математике для доклада на научной конференции. Причем тему непростую, связанную с теорией детерминантов.

– Да, да. Я видел он исписал целую тетрадку какими-то формулами. Лучше бы походил на этюды. Нет, я не против. Математика архитектору тоже нужна. Я сам когда-то грешил этим делом – занимался теорией перспективы. Я хотел спросить вас о другом. Только что у меня была малоприятная беседа с нашим парторгом. Обстановка сейчас, как вы знаете, крайне напряженная. Антисемитизм все растет и растет, поощряемый на самом верху.

– Как мне не знать! Моего приятеля – еврейского поэта-лирика, скажу вам по секрету, арестовали. Он был тихий мягкий человек. Скажите мне, пожалуйста, ну какой ущерб государству может нанести поэт-лирик. Слава Б-гу у нас на кафедре пока это не чувствуется. Наш заведующий кафедрой Юрий Дмитриевич Соколов не только крупнейший алгебраист. Он настоящий русский интеллигент и ненавидит антисемитов. Только благодаря этому у меня и Корнблюма нет никаких неприятностей, потому что у нас на кафедре есть юдофобы, как и на других кафедрах у нас на Пироговской. А как обстоят дела в вашем корпусе на Брест-Литовском?

– У нас этого добра хватает. Вы же помните публичное избиение космополитов в нашем здании. Тут главное, чтобы все это не пошло дальше. Ходят уже слухи о более страшных делах, например, о депортации. От них все можно ожидать. Вы же помните, как лихо расправились с крымскими татарами и некоторыми национальностями на Кавказе.

На другой стороне шоссе грохотал дизель-молот. На троллейбусной остановке стояло несколько человек. Они, стали за ними и он резко переменил тему беседы: