Книга Перстень царя Соломона - Валерий Елманов

Успевал и книги почитывать. Любовь к ним у меня с детства, начиная с «Маугли». Его мне подарили в первом классе, и я затер книгу, чуть ли не до дыр – настолько полюбилась. До сих пор отдельные куски помню практически наизусть, равно как и «Двенадцать стульев» с «Золотым теленком», и обожаю цитировать. Есть у меня такая слабость.

А еще нравилось читать что-нибудь эдакое про дальние страны, про бравых героев и их захватывающие приключения, о которых мне, обалдую, мечталось, пока я не узнал, что они собой представляют на самом деле. Ну и фильмы любил соответствующие, чтоб романтики вагон и маленькая тележка, если дружба – так такая, за которую жизнь отдать, а любовь – то до гробовой доски. Наивные грезы отрочества, чего вы хотите.

Так незаметно пролетели школьные годы. Оглянуться не успел, как на носу выпускные экзамены. Дальнейший путь мне тоже был ясен. Еще за год до экзаменов я засобирался поступать в летное военное училище, но, как оказалось, не судьба. Вроде бы и стопроцентное зрение, а врачи чего-то откопали. Словом, подался в Голицинское пограничное. Это меня военком соблазнил. Поглядел на меня расстроенного, почесал в затылке и говорит многозначительно: «По глазам вижу, парень, что хотел ты охранять воздушные рубежи нашей родины. Так?» – «Так»,- кивнул я. «Ну а раз так, то, чтоб ты сразу с мечтой не расставался, вспомни, что рубежи бывают не только воздушные, но и сухопутные. Есть у меня одно местечко. Честно скажу, для племяша берег, но не срослось с ним. Тебе отдаю. Как брату. Бери».

Я подумал, прикинул, вспомнил знаменитые сериалы «Государственная граница» и прочие – и… согласился. А чего? Романтика. Темная ночь. Крадущиеся нарушители. А тут откуда ни возьмись – Костя со своим верным псом, благо что овчарка у меня уже была. Попались, голубчики! Схватки, погони, перестрелки – не заскучаешь. И я «взял». Однако, поучившись с годик, понял – Федот, да не тот. И вообще, дисциплина и я – это понятия-антонимы. Нет, я понимал, что в армии должно быть единоначалие и прочее, иначе что это за армия, но, как выяснилось, понимал только умом, а вот сердцем…

Особенно меня возмущало, что командир всегда прав, как это написано в шуточном уставе. А если он не прав? Тогда читай пункт первый. Это тоже из шуточного устава. Между прочим, от настоящего он мало чем отличается.

Словом, не закончив даже первого курса, я оттуда с треском вылетел . Или ушел, тут уж как посмотреть. Короче, все произошло по обоюдному согласию – я им такой был не нужен, и мне она, то бишь армия, тоже. Потом пришлось дослуживать, как водится, в обычной части. Тоже не сахар, зато срок заканчивается гораздо быстрее – даже с училищным никакого сравнения.

Затем, отслужив, подался в Сибирский металлургический институт, что у нас в Новокузнецке. В то время была еще советская власть, так что профессия инженера-металлурга считалась и престижной и доходной. Да и учился я легко. У меня вообще знания неплохо откладываются в голове. Общественная нагрузка – а как же без нее – была связана со стенной печатью. Ну знаете, заметочки разные. Они мне тоже удавались.

Дальше – больше. Выяснил я как-то, что, оказывается, за них еще и платят, если возьмут местные газеты. Нет, я это знал и так, но лишь когда получил свой первый гонорар, до конца осознал, что это приработок, а если с умом, то весьма неплохой. Да и приятно было, чего греха таить, увидеть свою фамилию, набранную полужирным шрифтом внизу текста. Гордость какая-то пробивала, особенно поначалу.

Я потому и псевдонимом не пользовался. А зачем? Чай, не Культяпкин какой-то, не Шмаровозов, не Задрипайло, а Россошанский. Звучит – заслушаешься. Сразу Сенкевич на ум приходит, пан Володыевский, Анжей Кмитиц и прочие герои. Хотя откуда она взялась на самом деле – не знаю. Может, оставил пленный поляк, а может, все еще проще и совсем буднично. Скажем, предки были выходцами из города Россошь. Но мне хотелось думать, что поляк. Эдакий славный усатый шляхтич, с огромным гонором, бабник, рубака и вообще милейшей души человек.

Но я опять отвлекся. Словом, засосала меня журналистская стезя. Не сразу после института, но все-таки я ушел в газету окончательно. Взяли меня в штат, и я стал профессиональным писакой.

Вот так весело и протекала моя жизнь, благо что холостяку деньги жене отдавать не надо, а мне самому вполне хватало, пускай и не всегда. Но тут подкатил юбилей – тридцать лет. Призадумался я, как жить дальше, и решил взять пример с брата, который настолько положительный, что аж дух захватывает. Меня, например, посейчас зовут то Костей, то Костюхой, а то и Костылем, а его уже к двадцати пяти годам величали не иначе как Алексеем Юрьевичем. Да и в своей профессии, то есть в медицине, он из первых. И труды научные строчит, что-то там о болезнях глаз, и на кандидатскую нацелился, и в семейном плане тоже как положено у людей – жена, дети. Словом, наш Алексей – всем детям пример, а наш Константин чуть ли не наоборот. Не дело.

Ладно, думаю, с кандидатской и прочим – тут мне не угнаться, да и нет такого звания – кандидат журналюжных наук, разве что филологических, а какой из меня к шутам гороховым филолог. Грамотно написать статью – это одно, а досконально знать все правила русского языка, да еще и самому изобрести что-то эдакое – совсем другое.

Зато что касается жены, то тут, как говорится, дурное дело нехитрое, можно брательника и догнать. Да и с детишками особые проблемы навряд ли возникнут, чай, не мне рожать. Почесал я еще раз в затылке, как Фабинар в «Соломенной шляпке», вспомнил Иринку – последнюю свою пассию, и в точности как этот парижанин решил: «Женюсь – какие могут быть игрушки». И впрямь пора, а то мама с папой всю плешь проели, да и некоторые из моего окружения – как ни удивительно, но мужского – тоже стали намекать, что, мол, пора. Знаете, есть люди, которые чувствуют себя плохо, когда другим хорошо, даже если этот другой – твой друг.

Я до поры до времени такие замечания бодро игнорировал, гордо заявляя, что пить шампанское по-гусарски из туфельки дамы гораздо приятнее, чем из рога, особенно когда он твой собственный. Маму в ответ на ее реплику: «Ох и наломаешь ты дров» ободрял, что зато потом эти самые дрова пригодятся, когда я буду растапливать ими семейный очаг. Но постепенно, хотя и не сразу, меня стали обуревать более лирические мысли, и семейная жизнь виделась не таким уж страшилищем. Да и годы.

Опять же Иринка – девчонка хоть куда. И умненькая, и компанейская, и понимающая, и глядит порою на меня – это я вскользь подмечал, когда она думала, что не вижу,- с надрывной тоской во взоре. Мол, паршивец ты эдакий, мне уж двадцать семь, а ты ж, сволочь такая, все ни мычишь ни телишься.

Нет, любви в истинном значении этого слова у меня к ней не было. Соловьи в душе не распевали, розы в сердце не распускались, да и не сходящей с лица блаженной улыбки олигофрена при виде нее у меня тоже не наблюдалось. Все как-то буднично, что ли. Спокойно с ней было, легко и беспроблемно – это да. Потому еще и нравилась она мне больше остальных. Гораздо больше. Да и в постели хоть и без особых изысков, но вполне устраивала, А что до любви, то я успокаивал себя мыслью, что времена Ромео и прочих давно прошли. Было общение, а стал… чат в Интернете. Были чувства, а стали… Ну что об этом говорить.