Книга Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина - Александр Никишин

– Ка-ак ловить? Да разве черти есть?

– Ни шиша нет их и не было. А человеку кажется, что есть.

– Весело это, что ли, было?

– Какой там! Благим матом человек орал. Часто и помирали.

– Так зачем же пили? – изумленно спросил внук.

– Пили-то? Да так. Пилось.

– Может, после того как выпьют, добрыми делами занимались?

– Это с какой стороны на какое дело взглянуть. Ежели лакею физиономию горчицей вымажет или жену по всей квартире за косы таскает, то для мыльного фабриканта или для парикмахера это – доброе дело.

– Ничего я тебя не понимаю.

Внук накрутил на палец кольцо своих золотых волос и спросил, решив, очевидно, подойти с другой стороны:

– А что это значит – «чокнулись»?

– А это делалось так: берет, значит, один человек в руку рюмку и другой человек в руку рюмку. Стукнут рюмку о рюмку, да и выпьют. Если человек шесть-семь за столом сидело, то и тогда все пере стукаются.

– Для чего?

– А чтобы выпить.

– А если не чокаться, тогда уж не выпьешь?

– Нет, можно и так, отчего же?

– Так зачем же чокались?

– Да ведь, не чокнувшись, как же пить?

Я опустил голову, и слабый розовый отблеск воспоминаний осветил мое лицо.

– А то еще, бывало, чокнутся и говорят: «Будьте здоровы» или «Исполнение желаний», или «Дай бог, как говорится».

– А как говорится? – заинтересовался внук.

– Да никак не говорится. Просто так говорилось. А то еще говорили: «Пью этот бокал за Веру Семеновну».

– За Веру Семеновну – значит, она сама не пила?

– Какое! Иногда как лошадь пила.

– Так зачем же за нее? Дед, не спи! Заснул…

А я и не спал вовсе. Просто унесся в длинный полуосвещенный коридор воспоминаний.

Настолько не спал, что слышал, как, вздохнув и отойдя от меня к сестренке, Костя заметил соболезнующе:

– Совсем наш дед Аркадий из ума выжил.

– Кого выжил? – забеспокоилась сердобольная сестра.

– Сам себя. Подумай, говорит, что пили что-то, от чего голова болела, а перед этим стукали рюмки об рюмки, а потом садились и начинали чертей ловить. После ложились под забор и умирали. Будьте здоровы, как говорится!

Брат и сестра взялись за руки и, размахивая ими, долго и сочувственно разглядывали меня.

Внук заметил, снова вздохнув:

– Старенький, как говорится.

Сестренке это понравилось.

– Спит, как говорится. Чокнись с ним скалкой по носу, как говорится.

– А какая-то Вера Семеновна пила, как лошадь.

– Как говорится, – скорбно покачала головой сестренка, – совсем дед поглупел, что там и говорить, как говорится.

Никогда, никогда молодость не может понять старости.

Плохо мне будет в 1954 году, ох, плохо!.. Кхе-кхе!..»

Это фрагмент из дореволюционного фельетона Аркадия Аверченко под названием «Старческое». Такой он видел судьбу русской водки в XX веке. И вот что давало ему повод так думать.

В 1914 году в России произошло событие, всколыхнувшее народы, ее населяющие, – на время войны Германией был введен сухой закон.

Сперва на период боевых действий, но, как подтверждают источники, последний русский самодержец Николай Романов мечтал продлить срок его действия навсегда, избавив русский народ от страшного бича пьянства.

В 1954 году, спустя 40 лет, по фантазийному представлению известного русского фельетониста, о водке бы помнили только единицы, т. е. очень-очень пожилые люди.

Остальным надо было забыть про нее навсегда. Но не забыли. Не дал про нее забыть не кто иной, как И.В. Сталин. Хорошо это или нет? Это опять же как посмотреть. Если водка – зло, тут один разговор.

Если же водка – добро: важнейший продукт сельхозпереработки, государственного экспорта, товар, который всеми правдами и неправдами надо было продвинуть за «железный занавес» (русскую водку тут никто не ждал), то именно Сталин учил (а многих и выучил!) ценить водку по-настоящему.

За всю ее пятивековую историю у водки было множество пиарщиков и рекламистов. Но грузину Иосифу Сталину среди них я бы отдал – безоговорочно! – первое место.

Сталин в водочном вопросе всегда выступает как расчетливый хозяин, радеющий за дело. И, повторюсь, как хороший пиарщик, рекламист русской водки. Когда читаешь стенограмму сталинских докладов, похожих на короткие тосты, рука непроизвольно тянется к бутылке:

«Товарищи! Граждане! Братья и сестры!.. К вам обращаюсь я, друзья мои!.. Наши силы неисчислимы. Зазнавшийся враг должен будет скоро убедиться в этом… Все наши силы – на поддержку нашей героической Красной армии, нашего славного Красного флота! Все силы народа – на разгром врага! Вперед, за нашу победу!»

Это из радиовыступления 3 июля 1941 года, когда гитлеровцы стояли под Смоленском, совсем рядом с Москвой.

А вот его настоящий тост на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной армии 24 мая 1945 года.

Стилистика та же, сравните сами!

«Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний, тост. Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа, и прежде всего русского народа. (Бурные, продолжительные аплодисменты, крики «ура!»).

Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа, потому что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа, потому что он заслужил в этой войне общее признание…

Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он – руководящий народ, но и потому, что у него имеются ясный ум, стойкий характер и терпение… Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германий и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, что обеспечить разгром Германии…

Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!

За здоровье русского народа! (Бурные, долго не смолкающие аплодисменты)» (И. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза. Гос. изд. Политической литературы. Москва, 1947).

Как говорится, умри, а лучше – не скажешь!

Однако тост тосту – рознь.

Блокада Ленинграда длилась годы. Но сталинский тост за героизм блокадников уложился лишь в две строчки: «Предлагаю тост за ленинградцев. Это подлинные герои нашего народа».

Было это на обеде, на котором присутствовал маршал Жуков: «Жданов рассказал о героических делах и величайшем мужестве рабочих Ленинграда, которые, пренебрегая опасностью, полуголодные, стояли у станков на фабриках и заводах по 14–15 часов в сутки, оказывая всемерную помощь войскам фронта. Андрей Андреевич попросил увеличить продовольственные фонды для ленинградцев. Верховный тут же дал указание удовлетворить эту просьбу…»