Книга Отражение в мутной воде - Елена Арсеньева

Тина провожала взглядом худую, проворную фигурку до тех пор,пока девушка не вскочила в седло мотоцикла, стоящего у подножия лестницы. Однойрукой она прижимала к себе портфель Валентина, другой нахлобучивала шлем,что-то быстро-быстро говоря бритоголовому человеку в черной куртке, которыйдержал руль. Человек одобрительно кивнул, оглянулся, сверкнув узкими глазами навершину холма. Мотоцикл взревел, резко с места, набирая скорость, заложилвираж, исчез среди домов…

А Валентин так и сидел, склонив голову к плечу, уставившисьперед собой сосредоточенным незрячим взглядом. Кровь из трех ран уже не текла.И Тина только сейчас поняла, что он – мертв, что его убили у нее на глазах, аона ничего не могла сделать, чтобы спасти ему жизнь, – только смотрела, как убивают.

Часть первая

Тина

Тина вышла из палаты и сразу ощутила особую тишину,воцарившуюся в коридорчике. Три женщины, притулившиеся у окна, умолкли, жадноуставясь на нее.

Она поджала губы, осторожно притворила за собой дверь инеторопливо двинулась вперед. До кабинета главврача пятнадцать шагов.Подумаешь, большое дело!

Женщины глядели в упор, не сводя глаз. Да… это вам недеревенская улица. Там, бывает, услышишь вслед скрипучее:

– При-сти-тут-ка!.. – оглянешься, а и нет никого, толькодревняя бабуля в ватнике скорчилась на сваленных у забора бревнах. Дремлетбабуля, не говорила она ничего, да и слов-то таких не знает!

А тут – ишь, какие смелые бабенки! Словно бы и недеревенские. Впрочем, они еще молодые, они ездят в город, смотрят телевизор,читают газеты, которые годом-родом доползают до Тамбовки… они ведут себя, таксказать, цивилизованно. Нынче приличия требуют лепить правду-матку прямо вфейс. А чего там? Получи, фашист, гранату! Вроде бы именно от той полненькой,невысокой продавщицы бывшего сельпо, а по-нынешнему – мини-супермаркета«Чайка», услышала вчера Тина очередную версию своей нелегкой биографии.Оказывается, она «пришила» кого-то в городе, да и отсиживается теперь в глуши,а этот теленок Михал Михалыч повязан какой-то постыдной тайной из своегопрошлого, вот и принужден расплачиваться с шантажисткой, давая ей приют. Но вотежели Каримыч, участковый, все-таки когда-нибудь проспится и заглянет вдеревню, надо ему непременно стукнуть про эту подозрительную бабенку, покудаона и тут не натворила каких-нибудь паскудных дел.

Серьезная угроза – про Каримыча-то. Михаил, конечно,отмахнется, а ведь угроза нешуточная…

Так. Тина уже отдалилась от женщин не меньше чем на пятьшагов. Самое время им начинать. Приготовились… залп!

– Дура Лидка. Ох, дура горькая! Дождется, что мужика уведут.Давно приложила бы эту оторву обухом – всего-то и делов.

Продолжения Тина дожидаться не стала: вошла в кабинет и,только притворяя дверь, почувствовала, как дрожат у нее руки.

Но заставила себя улыбнуться – и Михаил тоже повеселел.

– Ну, что новенького сегодня?

– Да так, семечки, – сказала Тина со всей возможнойбеспечностью. – Удивляются, почему твоя жена меня по башке топором не стукнет ине решит все проблемы одним махом.

– Одним махом семерых побивахом, – кивнул Михаил. – Ничего,Лидушки ты не опасайся, она тебе худого не сделает.

– Слушай, а правда, неужели она не выясняет с тобойотношения? – спросила Тина с внезапно проснувшимся любопытством. – Неспрашивает, кто я, откуда взялась, почему ты со мной носишься, как…

– Как дурень с писаной торбой, – продолжил Михаил. – Оназнает, кто ты. Официальная же версия – будто ты жена моего старого друга,которому я многим обязан. Он погиб, но мой долг… и так далее.

– Слушай, Миха, ты научился врать! – изумилась Тина. – Дочего дошел прогресс… А я, значит, горькая вдовица, ну-ну. Только, боюсь, всеоткуда-то всё знают. И даже больше, чем всё. Бабенки грозились настучатькакому-то Каримычу…

– Каримычу?! – фыркнул Михаил. – Ну, это беда невеликая.Каримыча ты не бойся, с Каримычем проблем не будет. Он у меня вот где сидит!

Михаил со значительным видом вскинул сухой, смуглый кулак,сделал зверское лицо, но не выдержал грозной роли и рассмеялся:

– Каримыч не пикнет, если его попросит об этом Коляня. АКоляня – мой шурин, Лидочкин брат. Он рыбинспектор. Каримычу ведь неохота себепутину портить. Вот-вот горбуша пойдет, потом кета… Мы тут живем тем, что Амурдаст. А он дает только рыбу да икру. Это наша единственная валюта. Не стольтвердая, как бакс, но уж не хуже деревянного. А Каримычу осенью свадьбу дочкеиграть, он ей квартиру хочет в Комсомольске купить… Нет, Каримыч слова нескажет, я тебя уверяю.

Тина слушала его, широко открыв глаза.

– Нет, Миха, ты ужасно изменился все-таки! Я дажепредставить не могла…

– Все изменилось, – ответил он хмуро. – Думаешь, ты прежняя?Ого! Да если бы тебе кто-то два года назад сказал, что ты ко мне за помощьюкинешься, ты бы того человека просто изничтожила, разве нет?

– Наверное, – смиренно кивнула Тина.

Да… Михаил изменился в главном: теперь он свободен от нее!Больше не подбирает слов, боясь ее обидеть или хотя бы слегка раздражить, невпадает в уныние от немилостивого движения бровей. Если вспомнить, хорошенькойже стервозой была Тина раньше! Но это все потому, что она чувствовала себя докрайности несчастной рядом с этим человеком. А значит, несчастными становилисьи все вокруг, в первую очередь – ее мягкий, ласковый, безответный муж…

– Ну ладно, я уж лучше пойду, – повернулась к двери. – А тоони там небось хронометрируют: успели мы с тобой быстренько потрахаться илинет.

– Здесь говорят – сношаться, – криво усмехнулся Михаил,опуская глаза.

– Да пожалуйста, мне-то какая разница, – дернула плечомТина, которую от одного только предположения обуяла тоска. – Сколько я тут утебя? Минут пять? Ну, дурное дело нехитрое. Лучше пойду. Данилушкина жена так ине появилась?

– Нет, – хмуро мотнул головой Михаил. – Соседка сказала, онаеще затемно на вырубки подалась. По землянику небось. Это уж до вечера, никакне меньше. Придется Данилушке пока у нас полежать.

– До чего же мне его жалко! – беспомощно призналась Тина. –Я к нему все же привязалась… Он все говорил, говорил, а меня ни о чем неспрашивал. С ним спокойно было. Предлагал мне на постой к ним идти. Я дажепочти решилась, а тут вдруг…