Книга Женщина на лестнице - Бернхард Шлинк

Я не знал, что сказать. Да, мне нравилась мысль о том, что, сидя на возвышении, в судейском кресле, я буду по справедливости разбирать дела других людей и выносить справедливые решения. Почему бы и не сорок два года?

Он закрыл лежавшее перед ним личное дело.

– Разумеется, мы вас возьмем, если вы того действительно хотите. Но я не стану делать это сегодня. Приходите на следующей неделе, мой преемник оформит ваше назначение. Или приходите через полтора года, когда закончится подаренный вам запас времени. А еще лучше – лет через пять, познакомившись с правосудием снизу, поработав адвокатом, юрисконсультом или комиссаром полиции.

Он поднялся, я тоже встал и, совершенно сбитый с толку, смотрел, как он подошел к шкафу, достал пальто, перекинул его через руку. Затем мы вместе вышли из кабинета, миновали коридор, спустились по лестнице и остановились наконец на улице, перед входом в министерство.

– Чувствуете, как пахнýло летом? Еще немного, и начнутся жаркие дни, приятные вечера и теплые грозы. – Он улыбнулся. – Бог в помощь.

Меня жгла обида. Я им не нужен? Тогда и они мне не нужны. Я стал адвокатом не по совету пожилого господина, а наперекор ему. Переехал во Франкфурт, поступил в юридическую фирму «Кархингер и Кунце», где работали пятеро сотрудников, параллельно с адвокатурой защитил диссертацию и через три года стал компаньоном фирмы. Я был самым молодым компаньоном юридической фирмы во Франкфурте и гордился этим. Кархингер и Кунце дружили с гимназии и университета; Кунце не имел ни жены, ни детей, а у Кархингера была жена, родом с берегов Рейна, а потому жизнерадостная, и сын, мой ровесник, которому со временем предстояло занять место в отцовской юридической фирме; пока же сын Кархингера не без труда справлялся с учебой, и я готовил его к государственным экзаменам. По счастью, мы хорошо ладили друг с другом и ладим до сих пор. Сегодня он является компаньоном фирмы, как и я. Недостаток юридических знаний он компенсирует умением общаться с людьми, благодаря чему фирма обзавелась важными клиентами. Сегодня она насчитывает семнадцать младших компаньонов и тридцать восемь штатных сотрудников, работающих по найму. И в этом тоже его немалая заслуга.

4

Поначалу мне поручали дела, не вызывавшие интереса у Кархингера и Кунце. Дело художника, который, выполнив заказ и получив оплату, вступил в конфликт с заказчиком, администратор нашего офиса передал мне, даже не спросив Кархингера или Кунце.

Карл Швинд пришел не один. Художника, которому на вид было чуть за тридцать, сопровождала женщина лет двадцати; если его всклокоченная грива и джинсовый комбинезон вполне соответствовали духу, царившему летом шестьдесят восьмого года, то его безупречно одетая спутница выглядела рядом с ним чужеродно. Она вела себя непринужденно, холодно разглядывала меня, а когда художник начинал горячиться, успокаивала его, положив ладонь ему на руку.

– Он не разрешает мне фотографировать.

– Вы…

– У меня испорчено портфолио, некоторые работы нужно сфотографировать заново. Я знаю владельцев, созваниваюсь с ними, мне разрешают приехать, сфотографировать мою картину. Все рады мне. А он отказывает.

– Почему?

– Он не говорит. Я ему позвонил, он бросил трубку, а на письмо не ответил. – Художник поднял и опустил руки, сжал кулаки. Руки у него были большие, как и все остальное: фигура, лицо, глаза, нос, рот. – Я привязан к своим картинам. Мне тяжело смиряться с их продажей.

Я объяснил, что по закону нельзя отказать художнику, который пожелает сделать копию, в доступе к его собственной картине.

– Однако ваши законные интересы не должны нарушать оправданных интересов владельца. Нарушаете ли вы чем-либо его интересы?

Вскинув голову и сжав губы, художник мотнул головой. Я вопросительно взглянул на женщину, та, усмехнувшись, пожала плечами. Он назвал мне имя и фамилию владельца картины – Петер Гундлах, сообщил его адрес: фешенебельный район на лесистом склоне Таунуса.

– При каких обстоятельствах пострадало ваше портфолио? Хоть это не имеет решающего значения, но если бы я сумел объяснить причину, почему вам необходимо…

Он опять перебил меня, и я посетовал на себя, как всегда, когда не мог добиться желаемого.

– Я попал в аварию, и портфолио сгорело вместе с машиной.

– Надеюсь…

– Со мной все обошлось. А вот Ирену зажало в машине, и она, – он положил ладонь на ее колено, – получила ожоги.

– Мне очень…

Он махнул рукой:

– Ничего серьезного. Все уже зажило.

5

Я написал Гундлаху, тот сразу ответил. Дескать, произошло недоразумение. Естественно, художник может приехать, чтобы сфотографировать картину. Передав это сообщение Швинду, я счел дело закрытым.

Однако спустя неделю Швинд опять явился ко мне. Он был вне себя.

– Вас не пустили?

– Картина повреждена. Похоже, по правой ноге провели зажигалкой.

– Гундлах?

– Да, он. Говорит, будто случайно. Только это было не случайно, а преднамеренно. Я сразу увидел.

– Чего вы теперь хотите?

– Чего хочу? – Женщина опять сопровождала его, она опять положила ладонь на его руку. Однако он все равно повысил голос. – Чего хочу? Это моя картина. Мне пришлось продать ее, и она теперь висит у него, но это моя картина. Я хочу устранить повреждение.

– Вы предложили ему отреставрировать картину?

– Он не дает. Мол, незначительное повреждение ему не мешает. В дом к себе не пускает, а взять картину из дома нельзя.

История приобретала, на мой взгляд, гротесковый характер, но лица обоих посетителей были серьезными, поэтому я с такой же серьезностью объяснил, что в правовом отношении ситуация непроста.

– Необходимо констатировать наличие повреждения, причем такого, которое наносит ущерб интересам автора. Однако интересы автора подлежат защите лишь в том случае, если поврежденное произведение доступно для обозрения достаточно широкому кругу лиц; в свою очередь, владелец картины может поступать с ней по своему усмотрению, если она не покидает приватной сферы. Могу вновь послать Гундлаху письмо с изложением тех или иных юридических аргументов. Но если мы передадим дело в суд, то шансы у нас невелики. А что, собственно, изображено на картине?

– Женщина, спускающаяся по лестнице. – Он обвел глазами кабинет. – Это большая картина. Видите дверь? Картина немного больше.

– Конкретная женщина?

– Это жена… – в его голосе появилась упрямая нота, – бывшая жена Гундлаха.

6

Гундлах опять ответил незамедлительно, выразив сожаление по поводу очередного недоразумения. Естественно, он согласен на реставрацию. По его мнению, лучше всего, когда поврежденную картину реставрирует сам художник. Однако выносить картину из дома нельзя, иначе будет потеряна страховая защита из-за нарушения условий хранения. Художник может приходить в любое время. Я переслал письмо Швинду.