Книга Мадам Дортея - Сигрид Унсет

Дортея надела накидку с капюшоном и, поплевав на пальцы, погасила свечу.

Не успела она открыть дверь, как ветер, чуть не сбив ее с ног, вырвал створку у нее из рук и грохнул об стену. За спиной у Дортеи что-то загремело и покатилось по передней. Вспотев от страха, она ухватилась за скобку и затворила за собой дверь. На крыльце Дортея поскользнулась и едва не упала — капель с крыши покрыла ступени ледяной коркой. Сердце у нее екнуло — какая жуткая ночь! И куда же могли подеваться ее сыновья?..

Ветер выл и ярился, свистел в голых кронах старых деревьев. Почти круглая луна то вырывалась из сонма бегущих облаков, то скрывалась за ними, чтобы вскоре снова освободиться от них. В долине на черных холмах, покрытых белыми сугробами, блестели, как ртуть, заледеневшие скалы.

Дортея помедлила. Потом надвинула пониже капюшон, подобрала юбки и нырнула навстречу ветру, который тут же ледяными иглами капели исколол ей лицо.

Сугробы вдоль расчищенных дорожек двора заметно съежились по сравнению с утром, дорога была мокрая и скользкая. Отбрасывая черные тени, дремали хлев и амбары, тускло поблескивала черепица, почти весь снег уже сошел. Прячась за домами, еще можно было идти. Но у калитки бешеный порыв ветра остановил Дортею.

Луна выглянула из-за облака, и на полях, с которых ветер сдул снег, засверкала покрытая льдом стерня. Дортея опять подумала о муже — ему так нужно, чтобы санный путь продержался еще немного!.. А эта страшная буря!.. В такую погоду он всегда опасался за заводские печи и, как бы ни устал за день, часто оставался в конторе на всю ночь.

Неужели ей придется послать к нему человека с известием, что мальчики не вернулись домой, да и господин Даббелстеен тоже?.. Если с ними случилась беда, то только по ее вине, ведь это она взяла в дом такого ненадежного человека.

На минуту ветер затих. Дортея бросилась вниз по склону. Дорога была скользкая, между обледеневшими колдобинами намело кучки мусора и конского навоза.

У подножия холма по другую сторону дороги стояли два длинных дома для рабочих стекольного завода. Лунный свет превратил их в сказочных чудовищ, которые, поджав ноги, отдыхали, лежа животом на земле, — перед каждым домом было высокое крыльцо с крытыми сенями, ведущими в кухню. В том конце дома, где жили Шарлахи, из трубы шел дым — ветер прижимал его к земле и закручивал спиралью.

За домами река делала петлю, а потом скрывалась за поросшим кустами мысом, на котором стоял завод. Лунный свет отражался в черных полыньях, и снег на льду был пропитан влагой… Вильхельм и Клаус, добрые и послушные мальчики… А вдруг у господина Даббелстеена были дела на том берегу реки и он даже не заметил, как наступил вечер? На него нельзя полагаться. Он вполне мог решить, что на обратном пути они переберутся через реку там, где лед выглядел относительно крепким, чтобы сократить путь и не идти через мост.

Где же они сейчас могут быть? И какой жуткий ветер!..

Когда Дортея вышла на тракт, идти стало легче. Башмаки и подол юбки промокли насквозь, но она все равно старалась обходить большие лужи, полные ледяной кашей.

У Шарлахов из-под ставен выбивалась слабая полоска света. Слава Богу, подумала Дортея, стоя в сенях перед дверью и услыхав в ответ на свой стук: «Войдите!»

Шарлах пристроился на краю очага с книгой, которую читал при свете углей. Увидев гостью, он вскочил:

— Мадам Теструп! Ei du lieber Gott!..[1]Как вы решились выйти из дома в такую погоду?

Матушка Шарлах дремала над прялкой, теперь она встала и подвинула Дортее стул. В комнате было тепло и уютно, во всяком случае, так казалось тому, кто попадал сюда с улицы. Пахло жильем и сваренной недавно молочной кашей. Двое детей Финхен, дочери Шарлахов, сладко спали в кровати бабушки и дедушки, обычно это означало, что зять Шарлахов, Ханс Вагнер, занимавший комнату рядом с кухней, опять коротал вечер с рюмкой.

— Шарлах, Клаус и Вильхельм до сих пор не вернулись домой. Они ушли после полудня с господином Даббелстееном. И больше никто их не видел. Вот я и подумала, не зашли ли они к вам?.. Вы ничего о них не слышали?..

— А учитель? Он тоже не вернулся? — Шарлах нахмурил густые черные брови.

У коренастого стеклодува были короткая шея и могучие плечи. Широкие скулы, глубоко посаженные темные глаза, желтоватая кожа, покрытая сетью красных прожилок. Черные с проседью волосы, как всегда, были в беспорядке, сзади болталась тощая косица.

— Вы не спрашивали в Лервике, мадам Теструп? Мой зять говорил, будто вашего учителя видели днем в трактире у Элсе. — Шарлах мрачно смотрел мимо Дортеи.

Она сказала, что Ларе узнавал и в трактире, и у школьного старосты, но все безуспешно.

— Боюсь, мой муж разволнуется, когда узнает об этом. А у него и без того забот хватает, особенно в такую погоду, — кому, как не вам, знать об этом.

— Мадам Теструп, на вашем месте я бы, не теряя времени, отправил людей на поиски. Я и сам тоже… — Он начал натягивать чулки, теперь только Дортея заметила, что стеклодув босой.

— Но ведь вы уже собирались спать?

Шарлах покачал головой, достал сапоги с отворотами и натянул их.

— Этот Даббелстеен, никогда не знаешь, что этому парню взбредет в голову. — Он нахлобучил на голову большой треух, тщательно убрал под него волосы и надел теплый плащ.

— Geh zu Bett, Mutter[2], — кивнул он жене, испуганно переминавшейся с ноги на ногу. Матушка Шарлах, по обыкновению, не промолвила ни слова, да она почти и не говорила по-норвежски, хотя приехала в эту страну не меньше пятнадцати лет назад.

Луна скрылась за облаками, и Шарлах взял Дортею под руку.

— Мадам Теструп, я тут слышал от Ханса… Хотя и не знаю, связано ли исчезновение учителя Даббелстеена с этой историей… Но подождите, сейчас мы зайдем за дома, здесь ветер не дает говорить…

Во дворе Бруволда из будки, гремя цепью, выскочила собака и с радостным лаем, виляя хвостом, бросилась к немцу. Он наклонился и погладил ее.

— Итак, мой зять Ханс Вагнер слышал в трактире… Вы, верно, знаете, мадам Теструп, что между вашим учителем и одной крестьянской девушкой что-то было и потому его мать постаралась отправить его из дома.

Луна вышла из-за облаков, двор сверкал ледяным блеском, и его вновь испещрили черные тени. Серый, обветшалый фасад дома был хорошо виден. Окна кухни, которые забыли закрыть ставнями, были освещены. У Дортеи заныло сердце, что-то в голосе Шарлаха пробудило в ней смутную тревогу. Ветер шумел в кронах деревьев, где-то стучала по стене оторвавшаяся доска, холодные капли, которыми был пронизан воздух, кололи лицо, Дортея дрожала.

— Да, мадам Теструп, ваш учитель — несчастный человек. Один крестьянин из Скродала, Андерс Эверли, который привез нам кварц из Киндлиена, говорил сегодня у Элсе в трактире, что та девушка явилась в последнее воскресенье к пастору и призналась, что убила своих близнецов, которых втайне от всех родила на Рождество.