Книга Я хочу рассказать вам о... - Хорхе Букай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне уже надоела привычная психотерапия, особенно месяцами изнывать от скуки на кушетке у психоаналитика. Вот почему я позвонил и записался на прием.
Мое первое впечатление превзошло все ожидания. Был жаркий ноябрьский день[2]. Я пришел на пять минут раньше и ждал у подъезда до наступления назначенного мне времени.
Ровно в половине пятого я позвонил.
Раздался писк домофона, я толкнул дверь, вошел и поднялся на девятый этаж
Подождал в коридоре.
Еще подождал.
Еще немного подождал.
И еще, и еще подождал!
А когда я устал ждать, я позвонил в квартиру.
Дверь мне открыл тип, одетый на первый взгляд как на пикник в джинсах, теннисных туфлях и ярко-оранжевой футболке.
— Привет, — сказал он.
Должен признаться, его улыбка успокоила меня.
— Привет, — ответил я. — Я Демиан.
— Да, я так и понял. А что случилось? Почему ты так долго поднимался? Ты заблудился?
— Нет, я поднялся быстро. Я не хотел звонить, чтобы не беспокоить, вдруг у вас в это время был другой пациент…
— Чтобы не «беспокоить»? — передразнил он меня, озабоченно качая головой… и, словно говоря сам с собой, продолжил: — У тебя, наверное, и в жизни все так же складывается…
Я потерял дар речи.
Это была вторая его фраза в мой адрес, и, несомненно, он говорил что-то очень правильное, но…
Место, где Хорхе принимал своих пациентов и которое я не осмелился бы назвать кабинетом, было похоже на него: неформальное, неприбранное, теплое, колоритное, удивительное и — к чему скрывать — немного грязное. Мы сели каждый в свое кресло, друг напротив друга, и пока я рассказывал, Хорхе пил мате[3]. Да, да, он пил мате во время сеанса!
Мне он тоже предложил.
— Хорошо, — сказал я ему.
— Что «хорошо»?
— Хорошо, мате…
— Не понимаю.
— Я соглашусь выпить мате.
Хорхе отвесил мне низкий шутовской, поклон и сказал:
— Благодарю вас, ваше величество, что вы согласились выпить мате… Почему ты прямо не скажешь, хочешь ты мате или нет, вместо того чтобы делать мне одолжение?
Этот человек сведет меня с ума.
— Да, хочу! — сказал я.
И тогда действительно, Толстяк дал мне мате.
Я решил посидеть у него еще.
Среди множества других вещей, о которых я рассказал ему, я признался, что что-то со мной не так, потому что у меня трудности в общении с людьми.
Хорхе спросил, откуда я взял, что дело во мне.
Я ответил, что дома у меня проблемы с отцом, с матерью, с братом, с моей девушкой… И следовательно, что-то не так со мной. И вот тогда Хорхе впервые рассказал мне «кое-что».
Со временем я пойму, что Толстяк любит всевозможные басни, притчи, сказки, умные фразы и удачные метафоры. По его мнению, единственный способ понять что-либо, не принимая в этом непосредственного участия, — это воссоздать внутреннюю символическую картину событий.
— Басня, сказка или анекдот, — утверждал Хорхе, — в сотни раз лучше запоминаются, чем тысячи теоретических пояснений, психоаналитических интерпретаций или здравых взглядов на вещи.
В тот раз Хорхе сказал, что у меня, может быть, какой-нибудь сбой, но мои выводы опасны, потому что мое самообвинение не подтверждалось никакими фактами. И тогда он рассказал мне одну из своих историй, всегда от первого лица, и никогда не известно, плод ли они его фантазии или часть его жизни:
Мой дедушка любил выпить.
Больше всего ему нравился турецкий анис.
Он пил анис, разбавляя его водой, чтобы снизить градус, но все равно пьянел.
Тогда он перешел на виски, разбавленный водой, и все равно пьянел.
А еще он пил вино, разбавленное водой, но все равно пьянел.
Пока однажды он не решил избавиться от этой пагубной привычки… и бросил пить… воду!
Хорхе рассказывал сказки не на каждом сеансе, но почему-то я хорошо помню почти все, услышанные мной за полтора года его психотерапии. Может быть, его утверждение, что это лучший способ обучения, верно.
Я помню день, когда сказал ему, что чувствую себя очень зависимым. Объяснил, как это меня раздражает и в то же время насколько я не могу обойтись без этих сеансов. У меня складывалось впечатление, что восхищение и любовь, которые я испытывал к Хорхе, заставляют меня ловить его взгляд и делают меня слишком зависимым от терапии.
Ты жаждешь знаний,
жаждешь духовного роста,
жаждешь новизны,
жаждешь полета…
Возможно, сегодня
я — та грудь,
которая дает молоко,
утоляющее твою жажду…
Я в восторге от того, что сегодня
ты ищешь эту грудь.
Но не забывай:
питает не грудь…
а молоко!
В тот день я был очень зол. У меня было плохое настроение, и все меня раздражало. В кабинете у Хорхе я только и делал что жаловался и был настроен совсем не продуктивно. Я ненавидел все, что я делал, и все, что у меня было. Но особенно я был сердит на себя. Как в сказке Папини[4], которую мне прочитал Хорхе в тот раз, я чувствовал, что мне надоело «быть самим собой».
— Я глупец, — сказал я (или, может, это было про себя). — Полный идиот… Мне кажется, я сам себя ненавижу.
— Тебя ненавидит половина населения этого кабинета. А другая половина сейчас расскажет тебе сказку.
Жил-бып человек, который везде ходил с кирпичом в руке. Он решил, что всякий раз, когда кто-нибудь приведет его в бешенство, он ударит того кирпичом. Этот метод был немного троглодитским, но казался ему эффективным, не так ли?
Как-то он случайно встретился с одним очень высокопоставленным другом, заговорившим с ним грубо. Верный своему решению, человек кинул в него кирпич.
Не помню, попал ли он. Все дело в том, что ему показалось очень неудобным ходить потом за этим кирпичом. Тогда он решил усовершенствовать «Систему Самосохранения Кирпича», как он это назвал. Он привязал к кирпичу метровый кусок тонкой веревки и вышел на улицу. Кирпич уже не улетал слишком далеко, но скоро человек убедился, что это имело свои недостатки: с одной стороны, объект его агрессии должен был находиться на расстоянии меньше метра, а с другой — бросив кирпич, приходилось потом сматывать веревку, которая часто запутывалась или цеплялась за что-нибудь, и это доставляло дополнительные неудобства.