Книга Набег - Алексей Витаков

— Дядь Пахом, — Инышка говорил почти шепотом, — этого я один доставлю к атаману, а вы тут, пока вас не сменят.

Пахом беззвучно кивнул и показал Лагуте, куда нужно отойти — залечь. Волчий вой стал нарастать. Серые почуяли трапезу. Казаки решили не мешать им.

Первые пять верст Инышка вел татарина, держась у того за спиной с заряженным самострелом. Еще двадцать пять тащил на аркане, сам сидя в седле. Ехал не быстро, чтобы не заморить до смерти лазутчика. Когда показалась в темноте Христорождественская церковь и огни родного Излегощи, выдохнул, посмотрел на пленника, понял, что тот жив-здоров, достал плеть и широко наотмашь саданул поперек плоской рожи.

— Не скули, сука! То-то тебе еще будет!

Татарин, уронив подбородок на грудь, присел на корточки. Плакал. А Инышка, заголив ему спину, бил и бил плетью:

— Вот тебе, сука, за мамку, за отца! Что ж вы, псы помойные, всё к нам-то лезете?

* * *

Поместный атаман Тимофей Кобелев толком не мог уснуть вот уже третью ночь кряду. Тяжелые думы и тревожные предчувствия одолевали старого казака. В прошлом году крымские ханы совершили разорительный набег на Ливенский и Елецкий уезды, захватили много полона, дотла сожгли десятки деревень. По этой причине основные силы казачьих войск не смогли вовремя выдвинуться на подмогу московскому воеводе Михаилу Шеину. Но, слава богу, отбились. Излегощи беда обошла стороной. А до этого целых семнадцать лет не было больших войн с крымскими татарами. Только мелкие набеги с обеих сторон: то татарва набежит, пожжет, потопчет; то казаки сбегают до Крыма погулять. И те и другие безобразничали: добро отбирали, скот отгоняли, девок красных умыкивали. Но до кровавых рек дело не доходило. Одни мстили другим, а кто первым начал — поди разберись. Для границы такая ситуация — не самый худший вариант. Народ с одной и с другой стороны вольный, живущий по закону: кто успел, тот и сыт.

…Чует мое сердце неладное. Ох, чует!.. Кобелев мерил шагами хату, садился за стол, громко и гулко пил хлебный квас, вставал, снова ходил, ложился на лавку, ворочался, не в силах заснуть… Это у Москвы с турецким султаном мир заключен, а хан Джанибек-Гирей давно зуб точит. Что хану до запрета Мурада! Возьмет да и пойдет люто. Кто тут остался-то, а?..

Почитай, все дюжие молодые казаки на службе: одни в Воронеже, другие подались по зову Михаила Федоровича и воеводы Шеина на войну с поляком: отбивать Смоленск. А как не пойти-то! Попробуй удержи казака в хате, когда есть где удаль показать. Ушли и поместные атаманы: Ермак Мигулин, Матвей Жигульский, Митрофан Редкин. Другие атаманы, что пришли вместе с Тимофеем Кобелевым семнадцать лет назад осваивать эти земли, кто давно, кто не шибко, в земле лежат. Могилы некоторых только ветер сыщет. Среди них друзья Тимофея: Гуляй Башкирцев, Федор Борисов, Третьяк Шильников, Кондрат Курьянов. Ушли казаки, а кто остался? Из атаманов на весь Усманский стан остался один Тимофей да вдова атаманская Авдотья Немыкина, в Песковатом — есаул Терентий Осипов. Вот и весь штаб казачий. А под началом сто тридцать два казака, из них половине за пятьдесят перевалило, другие плохо оружны — потому и остались дома куковать. Помимо казаков в Усманском стане еще пятьсот крестьянских дворов, восемьдесят девять бобыльских, тридцать четыре помещичьих. А чем защищать их, коли пищалей шестнадцать штук, пушек две, пистолетов четырнадцать. Ну, понятное дело, у казаков еще у каждого по сабле и рогатине, а кое у кого самострелы дедовские и луки-саадаки. Но разве лаву татарскую удержишь этим. Помещик побежит, вещи покидает на телегу и побежит за Дон в Россию. Ему что, помещику-то. С него нешто спросят? Крестьянин не уйдет. Куда ему? Обратно в неволю, под ярмо крепостное. Не затем уходили по Юрьеву дню счастливой доли искать. Этому что полон татарский, что Русь-матушка — одна цепь на шею. Но кроме топора у крестьянина только кулак да зубы, а зубы те и то не у всех. Эх, воинство православное!

Под утро едва Кобелев провалился в полусон-полузабытье, как в сенях загремело, стены ходуном пошли, крик, брань. Что такое? Оторвал седую голову от скрещенных рук.

Затем низкая дверь распахнулась, и в горницу кубарем влетел связанный татарин. За ним, утирая с лица пот рукавом полушубка, шагнул Инышка. В руке плеть, сам весь взъерошенный, осатанелый.

— Гляди, батька, лазутчика споймали! — Инышка влепил связанному сапогом под ребра.

— Погодь ты, костоправ с копытом! — Атаман оглядел татарина. — Эк ты его размалевал. Потише нельзя было?

— Потише говоришь? Може, мне ему порты постирать?

— А ну закройся! — Атаман знал, что казаку рот закрыть непросто, но сам весь на дыбы вставал, когда младшие утверждались через дерзость. — Откель?

Инышка в ответ махнул плетью в сторону юго-востока.

— Сядь пока у печи, а я с ним погутарю трохи. — Кобелев босой ногой толкнул татарину табурет. — Кто таков? Куда путь держишь?

Татарин молчал. Тогда атаман спросил по-татарски.

— Ладно. Говорить не хошь, Бог с тобою. Инышка, разводи печь да кочергу на огонь положи. Чаго, чаго? Пятки крымские прижигать будем. Рви с него обувку.

Инышка осклабился, довольно кивнул и стал закладывать в печь поленья.

До татарского лазутчика вдруг дошло, что одним кнутом он не отделается. Замотал головой:

— Ы-ы-ы… буду-буду!

— Че будешь-то? А мы только разохотились.

— Буду сказать. — Степняк громко всхлипывал. — Всё буду сказать.

— Батька, ты один? — Инышка сунул в печь кусок бересты. Спросил просто так, без того зная, что Тимофей Степанович давно живет бобылем: оба сына сгинули где-то в Кубанских степях, жена совсем недавно отдала Богу душу. Да и сам атаман давно уже находился, как говорят, на закате своих дней.

— А нешто тебе кто померещился? — Кобелев усмехнулся в усы. — Мне, Инышка, девкам сказки петь время вышло. Я вот другие сказки не прочь послушать. Ну, друг ситный?.. — Атаман оборотился к степняку.

— Хан Кантемир-мурза и хан Мубарек-Гирей идти большое войско хотят. — Степняк залепетал быстро, вставляя между русскими словами татарские. — Литвин пришел к ханам просить, чтобы те напали на Русь.

— Как тебя зовут? — Кобелев знал, каким вопросом можно расположить собеседника и снять липкое напряжение допроса. Инышка удивленно посмотрел на атамана. И прочитал в ответном взгляде: смотри, мол, и учись, пока я живой.

— Карача мой зовут. Мой совсем войны не хочет. Зачем война? Она такая… У-у-у. Очень-очень плохая. Но мне бек велел, Коран велел, все велел. — Татарин стал закатывать глаза к потолку, сложив на груди ладони лодочкой.

— Кнутом погнали, говоришь? — Атаман прищурился. — Ладно, Карача, говори дале.

— Мне велено скакать посмотреть: что там у русских. Много ли пушек, казаков, коней. Где какой крепость, где какой река.

— И много вас таких — «скакать посмотреть»?

— Каждый день ездим: скакать посмотреть.