Книга Вена, операционная система - Андрей Левкин

Так все это и выглядит, однако суть дела оказалась исторической. В промежутке между моими появлениями в этом сквере в мае 2008-го и нынешним мартом (2009-го) я был в Вене еще и пролетом из Москвы в Краков и из Кракова в Москву. Странные стыки, к тому же они были неудобны по времени: ни по дороге туда, ни обратно я не успевал съездить в город. Разве что можно было добраться на электричке до Wien-Mitte, чтобы на следующем же поезде отправиться назад. Ну можно полчаса походить в окрестностях Митте, что не есть счастье с их вечным ремонтом. Пратерштерн и Реннвег – не лучше. Я и не поехал, отчего стал неплохим знатоком аэропорта Швехат. Нашел в полуподвале даже дешевый магазин сети «Billa». Заодно, в качестве, что ли, компенсации, купил книжку «Wien. Ein Reisebegleiter. Von Susanne Schaber, Insel Verlag, 2007».

Книжка простецкая, с лирико-познавательными вывертами на городском материале. Пафосная и сентиментальная: «Schön alt und schön neu» – Вена, а как же еще. Составлена из описаний десятка строго организованных маршрутов: «Über den Nachmarkt und Mariahilf in die Josefstadt», например. Стилистика – тоже задушевная, да там еще и стишки. Но это нормально, поскольку автор писал ее с искренним ощущением того, что находится в лучшем месте в лучшее время, а лучшее время тут всегда. Понятно, чтение таких сочинений может вызвать ложное чувство причастности к городу, который и в самом деле не чужой, – но не чужими же привязками усиливать свои? Тем более когда все это еще и облеплено фотографиями, подписанными в духе: «Mit dem Fiaker durchs alte Wien».

Но эта сентиментальность была развита до состояния трипа, происходящего в мозгу автора книжки по ходу перемещений по реальным улицам. С привлечением, разумеется, справочной и художественной литературы. А чем эмоциональнее разрабатывается трип, тем отчужденней он для постороннего и тем сильнее на него подействует. Отчужденность там нарастала и оттого, что все это базировалось на общекультурном анамнезе: вот Ингеборг Бахман живет в 3-м бецирке-округе (Landstraße), вот она там же знакомится с Целаном. А Музиль, как же тут без него, пишет на Rasumofskygasse 20. пару глав «Человека без свойств»; переулок Разумовского тоже 3-й округ – все это в соответствующей главе книжки. Но Вена у нее в сумме действительно возникает, а ее автор выглядит вполне невымышленным элементом города: вот, у них принято чувствовать и так сладко.

Конечно, в это предъявленное приключение можно въехать, когда знаешь и город, и улицы. А иначе трудно адекватно понять слова, якобы приближающие к неприкрашенной правде жизни, происходящей в 7–8 округах: «Hier läßt sich sehen, wie Wien wohnt». Ага, тут, значит, вся правда о том, как Вена живет. Ну да, не Ринг, но это же все равно милейшие районы, а у нее к их описанию прикреплена почти брутальная строка Кунерта «Zum Himmel kann hier keiner fallen». В небо, знаете ли, в Нойбау и Йозефштадте не выпасть – это если из окна попробовать. Ну да, а в Видене запросто.

И вот по ходу чтения, не без приятного чувства узнавания нашелся угол Kirchengasse и Neustiftgasse: именно тут в своей преждевременной могиле спел Augustin Marx («Ein tüchtiger Trinker») знаменитую с тех пор песенку: «O, du lieber Augustin, Augustin, Augustin, O, du lieber Augustin, alles ist hin». Ему и посвящено это невнятное чучело. То есть это именно он.

Несомненно, совокупность слов и фактов из предыдущего абзаца производит материализацию какой-то истории, существовавшей в распыленном виде, а этот угол с памятником ее концентрирует или конденсирует. Не сказать, что история тут делается какой-то особенно важной, но с технической стороны выходит, что у нее – вот у этой вполне локальной и не очень великой истории – есть точка привязки, именно здесь. Историй вообще полно, они и должны как-то образом укрепляться в своих местах, чтобы не распылиться и содержать себя. Должны просто где-то стоять. Сначала они нелепы, а лет через сто позеленеют или оботрутся ветром, тогда нормально выглядят. В городе Вена, где когда-то историй было очень много, понимали: следует фиксировать имеющиеся, а то и по несколько раз. Конечно, это понимают только там, где историй много, – надо фиксировать, чтобы не запутаться. А где их немного, там думают, что все и так всё помнят, а в результате – пфе, никакой памяти.

Но как ощущается сам факт всплывания истории из общего, разрозненного до пыли анамнеза, и чем он ощущается? Какие чувства вызывает? Вот вы, такой вялый и несфокусированный, а вот – история: ей двести лет или триста, неважно. Но она же отчасти переключает время, и в организме что-то немного передергивается. Незаметно, не системно и не содержательно. Так, добавочное давление извне. Какой, собственно, орган ощущает такие короткие давления, притом – в разнообразии их свойств и происхождения?

Что до самой фабулы Августина und памятник, то она проста. Этого пьяницу конкретно тут и хотели однажды закопать. Перебрал, заснул, а это были годы чумы, 1678–1679, граждане логично решили, что на дороге валяется очередной покойник. Уточнение этой версии сообщает, что Августин рухнул еще в центре, а сюда его вывезли к ближайшей открытой яме для захоронений – ее вырыли возле церкви Ульриха, она за углом. Закинули в яму, хорошо хоть не успели закопать, так что наутро А. Маркс проснулся и, как это стало быть известным в последующие времена, пропел свою знаменитую песню, по-русски известную как «Ах, мой милый Августин, Августин, Августин! Ах, мой милый Августин! Всё прошло, всё».

Так или иначе, но базовая версия утверждает, что Августина в яму никто не кидал. Он пил где-то возле Св. Штефана, шел оттуда – домой, что ли? – и сам в яму и рухнул. А яма, да, стояла открытой в ожидании промышленного заполнения. Эта версия даже сообщает, что Августин был удачно проспиртован и от ночевки среди чумных трупов не то что чуму не подхватил, но и не простудился. Впрочем, время года версия не сообщала. Следующая версия выглядит еще более реалистичной. Там Августин не сам выбрался из ямы, но проснулся, испугался и стал звать на помощь. Тут ему и пришлось доказывать подошедшим гражданам, что он не оживший покойник. Потому-то он и запел песню. После чего его извлекли из могилы и он стал жить дальше. Впрочем, недолго – говорят, церковная книга сообщает: Августин умер 11 марта 1685-го, с перепоя, в возрасте 35 лет. Сомнительно, что там было указано «с перепоя», но почему бы и нет.

В легендарном месте падения Августина в яму и последующего возникновения песни на возникшем лет через 200 пересечении улиц Neustiftgasse и Kellermanngasse в 1908-м ему и был установлен памятник-фонтан. Как написано на постаменте, «От gemeinde Вены, муниципального образования, подчиненного доктору Карлу Люгеру, в 1908 году». Люгера, конечно, памятник не слишком красит, если говорить о художественных достоинствах. Но кто есть Люгер? Это не тот Люгер, который изобрел пистолет Люгера, а бургомистр Вены, весьма способствовавший ее обустройству во времена своего бургомистерства с 1897-го по 1910-й. Его чтут. Например, если ехать из аэропорта на электричке и смотреть направо, то среди Центрального кладбища в Зиммеринге (Simmering; обширное, за бетонным забором) будет хорошо видна немаленькая «Мемориальная церковь Карла Люгера». Люгер был сложный тип, боролся с тогдашними глобалистами-либералами, с каковой целью осуществлял смычку низших классов с аристократией и церковью (католической): как следствие – либералы уязвлялись еще и с антисемитской стороны. Там сложная раскладка, по ходу дела пострадали и Климт (у которого отняли подряды на плафоны в университете), и все актуальное тогда искусство. Собственно, памятник потому и диковатый, что главное в нем – народность.