Книга Хмель и Клондайк - Андрей Круз

– Уверен? – усомнился я, бросив взгляд на повернувшегося ко мне спиной Платона.

– Я тебе точно говорю, – уверенно кивнул Валентиныч.

Вообще это был не звоночек, а сигнал тревоги, и если бы я знал об этом столько же, сколько знаю сейчас, то черт знает, как бы та история закончилась. Но знал я мало и на странности внимания почти не обратил. Ну почти не обратил. Поэтому спокойно отстегнул брезент в кузове своего «сильверадо» и взялся за ручки верхнего ящика, глуховато звякнувшего металлом внутри.

– Давай, Серега, помогай ему. – Валентиныч чуть подтолкнул в спину своего напарника.

Платон между тем прошел по дороге дальше, не обращая на нас никакого внимания. Он, пока своего «окна» ждал, чуть не в транс впадал, на внешние раздражители не реагируя. И это было второй причиной, по которой я тот сигнал тревоги пропустил.

Мы с Серегой, к которому присоединились и Валентиныч с Дмитрием, быстро перебросили груз из моего кузова в «шеви», затянули брезент. Тяжеловато получилось, как мне кажется, но я у него подвеску усилил. Валентиныч о чем-то болтал, к чему я не прислушивался, Дмитрий пытался на ветру закурить сигарету, закрывая огонек зажигалки ладонями, а вот Серега выглядел как-то… совсем нервно. Так нервно, что мне это совсем не понравилось.

Где-то в глубине сознания шевельнулась мысль о том, что все идет как-то неправильно. Может, и правильно по всем внешним признакам, но все равно наперекосяк. И Валентиныч как-то неуместно болтлив, и Серега что-то на нервах явно, и Платон вообще ни за чем вокруг не следит…

А Платон возвращался по дороге быстрым шагом, с довольным выражением лица, какое у него всегда бывало, когда он убеждался, что «окно» работает. При его появлении Серега совсем напрягся, правая его рука скользнула за спину, где висел стволом вниз дробовик из моих опять же запасов, и тут в голове у меня зазвенели колокола громкого боя.

Вообще-то у меня не только дробовик в кабине висел под потолком. Куртка на мне была распахнута, но вполне удачно прикрывала кобуру с двадцатым «глоком», за который я схватился, чуя быстро набегающее нехорошее, и заорал:

– Замерли оба!

Серега оказался на удивление быстр со своей помпой. Он был левшой, как я успел заметить, поэтому и предпочел из всех дробовиков «браунинг», который бросал стреляные гильзы вниз, под ноги. Еще он нес оружие «по-африкански», то есть стволом вниз на стороне слабой руки. Когда я еще поднимал пистолет на уровень глаз, Серега успел перехватить свой «браунинг» за цевье, направив его на меня и быстро сместившись в сторону, и даже взять его сильной рукой. Но все же я сработал быстрее – «глок» дважды треснул выстрелами, выплюнул двойку десятимиллиметровых пуль Сереге в грудь, заставив качнуться назад, заваливаясь на красный борт пикапа, а затем я перенес огонь на оказавшегося все же не таким расторопным Валентиныча.

Тот заорал что-то ругательное, схватился за свое ружье, но запутался в ремне, засуетился, и я его застрелил вполне прицельно – два в грудь, один в голову, – убив на месте.

Я умею стрелять, причем умею это делать очень хорошо. Намного быстрее и точнее, чем большинство других стрелков. Поэтому и удивился неожиданной расторопности Сереги, который сидел сейчас на снегу у машины, глядя на меня широко раскрытыми глазами, а изо рта у него толчками выплескивалась кровь.

Не могу сказать, что я хотел сделать в тот момент: допросить его или просто добить? Нет, не помню. Помню, что я ни на секунду не подумал о том, что Дмитрий тоже может быть угрозой. Он ведь приехал отдельно и даже сюда катил в кабине с Платоном, а не с этими двумя. Поэтому в меня он выстрелил без всяких помех, я даже не увидел, как он вскинул оружие.

Тяжелейший удар в грудь, остановившееся дыхание, крик Платона: «Ты что сделал, дурак?» – и дальше закружившееся небо.

Скрип снега. Красное на белом, я упал на бок.

Сознания я так и не потерял, хотя дыхание отказывалось возвращаться, а боль в груди была такой, что я должен был умереть от нее на месте, просто не выдержав. Еще больнее стало, когда я увидел растерянное лицо Дмитрия совсем близко. Потом меня оторвало от земли, и я оказался в кузове пикапа, прямо на желтом брезенте, укрывающем ящики. Теперь уже изо рта у меня лила вишневого цвета кровь, я чувствовал ее вкус и слышал, как она хлюпает у меня в легких.

«Хана», – созрела четкая мысль, мгновенно превратившаяся в уверенность.

С такими ранами не живут. И с таким кровотечением.

Страха не было. Страх – он от надежды, а надежда даже близко ко мне не подошла. Это уже смерть, я – часть круговорота всего сущего в природе.

Ну и куда меня собираются везти? Зачем? Что это изменит? Упрятать труп? И почему Дмитрий? И при чем тут Платон? И что это вообще было?

Я даже успел ощутить, как машина подо мной рванула с места, а дальше меня насквозь прострелило болью, и свет в глазах померк.

Хмель. За неделю до событий

Утро! Я люблю утро.

Люблю тишину и спокойствие пустого бара, люблю посидеть за стойкой, пока не заглянули на огонек ранние посетители и не подошел персонал.

Хотя персонал – это громко сказано. Всего персонала у меня Ваня Грачев – бармен, грузчик и охранник в одном лице, да тетя Маша – приходящая стряпуха. Ну еще девчонок из «Ширли-Муры» время от времени на подмену вызываю, но их даже не пытаюсь запомнить, постоянно меняются.

А больше и не надо никого. Бар невелик, пять столов-кабинок да стойка с кранами. Но не распивочная, вовсе нет. Приличное заведение, мебель мореного дерева, свежее пиво.

Из-за пива сюда и приходят: пиво у меня собственное. Сам варю, сам продаю. На пиве и зарабатываю, а бар – так, больше для души.

Говорил уже, что нравится постоять за стойкой с утра? Вот-вот.

Пошарив по карманам карго-штанов, я достал коробок и начал выкладывать перед собой таблетки-горошины. Семь штук.

«Каждый охотник желает знать, где сидит фазан».

Именно так – по цветам радуги: красная, оранжевая, желтая, зеленая, голубая, синяя и фиолетовая. Чтобы точно не ошибиться.

Я наполнил стакан кипяченой водой из чайника, снял с левого запястья браслет со старенькой «Омегой» – вещицей еще из той, прежней жизни, – и тут за широким, забранным квадратами заиндевевших стекол окном мелькнула тень. Распахнулась дверь, с улицы ворвались клубы пара, повеяло холодом; двое крепких парней начали затаскивать в бар пустые кеги.

– Ставьте в угол, – попросил я.

– Да пусть вниз сразу отнесут! – предложил появившийся вслед за грузчиками светловолосый широколицый парень в распахнутой дубленке, крепкий и широкоплечий, но с заметным пивным животиком.

– Привет, Денис! – поздоровался я с совладельцем клуба «Ширли-Муры», через который расходилась добрая половина моего пива. – Пусть оставляют, Ваня сам отнесет.

– Совсем ты, Хмель, его загонял, – усмехнулся Селин, усаживаясь на высокий стул у стойки. – От него только кожа да кости остались!