Книга Помощник китайца - Илья Кочергин

— А почему же тогда ты живёшь в Москве?

— Потому что это то, что я хочу делать.

Этот Брайан не вписывался в солнечную московскую погоду конца восьмидесятых. То ли был слишком стар для нас, то ли мы с Чарльзом больше подходили друг к другу. Нас ожидало одинаково счастливое будущее, и мы не хотели омрачать его всякими ненужными мыслями.

Погода стояла солнечная ещё и потому, что я проводил большую часть времени, шатаясь с моей любимой, с Алёнкой, по улицам, беспрестанно целуясь, отогреваясь в подъездах, в магазинах или вовсе не замечая холода. Ещё, зимой я любил ходить по книжным магазинам и покупать географические карты, расстилать их дома на полу у ног и смотреть как будто с огромной высоты на все те места, в которых я когда-нибудь побываю. А потом я радовался наступающему весеннему теплу и переживал с любимой всё то, что потом становится дорогим воспоминанием и держит людей вместе, хотя уже приходит время расставаться.

Чарльз был в восемьдесят девятом году на моей свадьбе. Филологическая внешность, футляр с гитарой, бабочка. К вечеру, выпятив тощий живот и покачиваясь, он пытался закурить чей-то «Беломор», вставив его в рот не тем концом. Потом кричал на «невежливый полисмен», который прибыл по просьбе соседей выяснять причину шумного веселья. Уводили Чарльза две девушки — Алёнкины подруги, поддерживая за руки, шатаясь и напевая «Yesterday». Как они его потом поделили, я не знаю.

Я встретил её, когда поднимался в лифте,

В лифте, где было много людей.

Её волосы щекотали мне лицо,

Её прекрасные, её роскошные волосы русской красавицы.

А теперь я сижу один в своей комнате,

В студенческом общежитии в чужой стране.

Я не знаю номер её телефона,

И, может быть, никогда больше не встречу её,

И московская луна светит в моё окно.

Re. И поэтому, мистер, мистер Горбачёв!

Позвоните ей и скажите,

Что одинокий канадский студент

Ждёт её.

Вы столько обещали всему миру,

Так сделайте же хотя бы одно

Маленькое доброе дело.

Просто позвоните ей!

(Одна из сочинённых Чарльзом песен)

— Ты знаешь, я сейчас пишу книгу о том, что видел тогда. Я писал о тебе и твоей семье, потому что это действительно было славно.

— Ты просто молодой был, поэтому тебе, наверное, и казалось всё так здорово.

— Нет, в самом деле было так! Ты хочешь сказать, мы старые? Совсем не так. Нет, теперь этого почти нет, но тогда… Я говорил тебе, как мне одна женщина отдавала свою дочку?

— Нет.

— Она отдавала, просто чтобы я спал с ней. Я был на Старом Арбате и стоял около киоск. Мне нужно было купить немного пива и что-то покушать. Была очередь. Рядом со мной стояла молоденькая девушка, и я несколько раз смотрел на неё, потому что кожа очень красивая. Не больше шестнадцать лет. Это была немного восточная девушка и, может быть, поэтому очень чистая кожа. И тогда её мама сказала ей, чтобы она пошла со мной. Мы были вместе два дня, и я отвёз её домой. И это всё! Просто так! Я не понимаю. Но это хорошее приключение!

— Ты прекрасно говоришь по-русски, Чарльз.

Отец умер вскоре после отъезда брата за границу. Брат был старше меня на десять лет. Дом опустел. Стол под хрустальной люстрой в большой комнате накрывался редко. Приходившая к матери тётка чаще уединялась с ней в кухне или на диванчике в спальне, и они перебирали воспоминания. Вещи застыли в неизменном со смерти отца порядке, постепенно теряя своё вспомогательное для жизни значение и становясь символами.

К этому времени я успел поездить по стране с экспедициями и стать папой. Как-то незаметно окончилось время, когда «было славно».

— Ты хорошо сделал, что позвонил мне, молодец. Застал меня в Москве. Как телефон-то не забыл?

— Я ещё был в Москве несколько лет назад. Два года назад. Но ты был в Сибирь. Я говорил по телефону с твоей мамой, да? Но я знаю, что умер твой отец. Это ужасно… Да, а где брат, он хотел жить в United States, он уехал?

— Он давно уже уехал.

— Ты сейчас живёшь в Сибирь? Один? Это интересно. А дочка?

— Она осталась с Алёной, я с ней редко встречаюсь. Мама иногда берёт её к себе на выходные.

— Да, Сергей, у тебя была жена и теперь, когда вы разошлись, ты, наверное, должен иметь хороший опыт. Скажи мне, что им надо? Потому что я не знаю, что надо для моей Лилки. У нас квартира в Marburg, ты знаешь сколько? Семьдесят метров. Это достаточно для двух человек, не так ли? Она покупает себе новую одежду постоянно. Но она хочет, чтобы я оставил работу, и ехать в Канада. Зачем?

— Чарли, я тебе могу рассказать, как отличить след кабана от следа оленя, это несложно. Последнее время я…

— Спасибо. Я понял. Это слишком сложно, а мы очень хорошо сидим и вспоминаем, как было весело. Но я думал, что я знаю женщин.

Чарльз загрустил. Летний вечер отражался в его очках, и, по-моему, он совсем не хотел возвращаться в свой Марбург, к своей Лильке, а предпочёл бы снова вернуться в то время, когда его все любили.

— Да, я хочу ещё взять немного пива. Тебе нравится это пиво? Это очень хорошее. Действительно, прекрасное пиво. Но в Marburg я совсем не пью, может быть, только в воскресенье одну бутылку. Здесь я пью каждый день, и довольно много. Это смешно.

ТРУБКА СТАЛИНА

— …Мать старая мне говорит — Мань, мол, корова пропала, иди ищи. Ну, вот я ищу, ищу, пришла в кусты. Корова-то наша в кустах, оказыватся, телится. Я молодая ещё была тада. Вот, а в кустах телефон на черёмухе висит. Я думаю-то, что за телефон, но трубку взяла послушать. А мне голос-то оттель и говорит, что, мол, Сталина живьём взять, а Ворошилова, значит, Калинина, Молотова, Андреева — всех, всех убить. Я скорей побежала, милиции всё рассказала про это, они приехали на машинах с собакими. Всех арестовали, а мне за это было — сто рублей и медаль дали.

Прабабушка утирает тряпочкой рот, а я спрашиваю, где теперь медали, те медали, которые ей вручали при царе и после революции, которыми её наградили за серебряное распятие, найденное в лесу, и за спасённое правительство, и за саму революцию.

— Немцы отобрали, — объясняет она, и мне становится очень жалко.

Свои были и небыли старуха рассказывала в то время, когда мы оставались с ней дома одни. Я учился в начальной школе. Мама и Бабаня по сто раз говорили мне, что никаких медалей и немцев в помине не было, что нечего слушать всякую чепуху, но мне нравились эти остросюжетные истории, тем более, что я был единственным, кому прабабка их доверяла. Рассказ о телефоне, который висел в кустах, почему-то назывался трубка Сталина.

Когда во втором классе учительница спросила, у кого из нас дедушки и бабушки участвовали в войне или в революции, то я забыл про портрет предка-революционера на стене, но зато начал рассказывать, как девятнадцатилетняя прабабушка боролась со старым миром у себя в деревне. «Как переворот объявили, то мы с бабами пошли и Катю — гулящую кольями убили», — вспоминала она.