Книга Смерть под парусом - Чарльз Сноу

— Вы всегда так милы, Йен, — ответила Эвис и зажгла для меня сигарету.

— Долгая тренировка: в молодости у меня получалось гораздо хуже, — пробормотал я и снова забился в угол.

— Ее глаза и вправду чарующе печальны, — сказал из противоположного угла Кристофер. — Как они могут быть печальны у человека, в жизни которого никогда не случалось неприятностей. — Его смуглое лицо на мгновение проступило из темноты, и тонкие губы растянулись в улыбке.

Эвис вспыхнула и весело засмеялась в ответ. Я вспомнил слухи об их предстоящей свадьбе. Уже два года Кристофер был влюблен в нее и, подобно многим приятелям Эвис, нередко пребывал на грани отчаяния.

По крайней мере такой вывод следовал из моих наблюдений, и теперь я решил, что если Кристоферу наконец удалось заинтересовать ее, он этого заслуживает. Мне Кристофер нравился: в молодом человеке чувствовались пытливый ум и яркая индивидуальность.

Однако даже его многочисленные достоинства не могли полностью заглушить приступов ревности, которые в моем возрасте пора бы изжить. Наблюдая, как Эвис смеется ему в ответ, я мечтал о том, чтобы стать похожим на Кристофера — юным, загорелым, двадцатишестилетним.

В любом случае они были очаровательной парой, и я напомнил себе, что уж лучше Эвис выйдет замуж за него, чем за Роджера, — не секрет, что не так давно Роджер добивался ее руки с той же бесцеремонной, неуемной энергией, которую привносил в любое дело. Эвис отвергла его, и какое-то время он очень переживал. Роджер не привык, чтобы ему отказывали.

Меня радовал такой поворот событий. Вспоминая об этой истории, я разглядывал Роджера. Он сидел у двери каюты, краснолицый и шумный, и даже сама мысль о его женитьбе на Эвис казалась кощунственной. Я знал, что Роджер становится знаменитым. Ему удалось занять прочное положение на Харли-стрит[1], и коллеги считали его лучшим специалистом своего поколения. Но этого недостаточно для брака. Роджер слишком — как бы это выразиться? — «груб» для Эвис. Они абсолютно разные, но, как ни странно, приходятся друг другу двоюродным братом и сестрой — факт, в который почти невозможно поверить. Насколько я знаю, история с их браком благополучно завершилась — по всей видимости, Эвис увлеклась Кристофером, а Роджер пришел в себя и обрел привычную жизнерадостность. Подозреваю, что наша прогулка на яхте затевалась для того, чтобы продемонстрировать: все снова в полном порядке.

Мои мысли прервал голос Роджера, совсем не похожий на голос страдающего человека с разбитым сердцем.

— Йен, ты похож на фаршированную рыбу, — заметил он.

— Я задумался.

— О чем же? — поинтересовался Роджер.

— О том, что наш хозяин продолжает увеличиваться в размерах.

Роджер оглушительно расхохотался.

— Похоже, я действительно толстею, — согласился он. — Результат спокойствия души. Кстати, тут есть новое лицо. Ты не знаком с девушкой по имени Тоня?

— Еще нет. Но надеюсь познакомиться.

— Вот она. — Роджер взмахнул пухлой рукой. — Ее привел Филипп. Тоня Гилмор.

Я так увлекся созерцанием Эвис, что толком не разглядел остальную компанию. Филипп приветливо улыбнулся мне, когда я вошел в каюту, но на девушку, полулежавшую на койке рядом с ним, я не обратил внимания.

— Позвольте вас познакомить, — сказал Роджер. — Тоня, это Йен Кейпл. Он очень, очень стар — ему не меньше шестидесяти. Я пригласил его в качестве образчика галантности времен короля Эдуарда.

— Думаю, мне пришлись бы по вкусу люди той эпохи, — сказала Тоня низким хрипловатым голосом, и я был благодарен ей за поддержку.

Эта девушка притягивала взгляд — но не утонченным очарованием, как Эвис, а яркой индивидуальностью. Круто изогнутые дуги бровей под шапкой волос, в свете лампы отливавших рыжиной, оттеняли миндалевидные глаза, один из которых, к моему изумлению, оказался карим, а другой — зеленым. На смуглой коже выделялись губы с темно-красной помадой. Стройное тело обтягивало ярко-зеленое платье, черный ремешок подчеркивал тонкую талию. Она забралась на койку с ногами, и Филипп гладил ее загорелые лодыжки.

— Вкус у Филиппа оказался лучше, чем мы могли предположить, — заметил я, и все стукнули бокалами о стол, потому что Филипп слыл всеобщим любимцем.

Единственным его занятием в жизни было заводить друзей; особо не утруждая себя, он закончил Оксфорд, немного сочинял стихи, немного играл на сцене и много болтал. Теперь, в возрасте двадцати пяти лет, Филипп фланировал по Европе, по-прежнему бездельничая и очаровывая окружающих. Состояние отца позволяло вести подобную жизнь, а сердиться на Филиппа просто невозможно — что бы он ни сделал или собирался делать.

Глядя на лежащего на койке Филиппа — пряди волос спадают на живое, подвижное лицо, руки гладят лодыжки Тони, — я приготовился смеяться над его эскападами, чтобы доставить удовольствие ему и обольстительной девушке, которую он привел в нашу компанию.

Филипп мгновенно отреагировал на мое замечание.

— Вкус? О каком вкусе ты говоришь, Йен, старый греховодник? Еще слово, и я расскажу всем о женщине с плоским лицом и свернутым набок носом.

Это было что-то новенькое. Я даже растерялся. Все прыснули. Между тем Филипп продолжал:

— Йен познакомился с ней в автобусе. Она читала книгу. Йен, парень не промах, подходит к ней, садится рядом и говорит: «Не хотите ли почитать другую книгу?» «Какую книгу?» — спрашивает женщина. «Железнодорожное расписание», — отвечает он. «Зачем?» «Чтобы мы могли уехать вместе», — заявляет Йен. У нее было абсолютно плоское лицо и кривой нос.

Все расхохотались, и громче всего Роджер. Мои попытки оправдаться утонули в общем веселье, и я присоединился к остальным. Затем послышался звучный и чистый голос Уильяма:

— Йен — воплощение вкуса, и эта история никак не могла произойти с ним. А Филипп начисто лишен воображения и поэтому не в состоянии сочинить ее. Из чего я делаю вывод, что это произошло с самим Филиппом.

Филипп бесстыдно улыбнулся, и Тоня легонько дернула его за ухо. Я отсалютовал бокалом Уильяму и сказал:

— Уильям, мальчик мой, вы меня спасли. Приветствую вас и благодарю!

Он всегда такой: молчит, пока не посчитает необходимым сказать что-то конкретное.

Уильям сидел в своей обычной позе: тень улыбки на бледном лице, ладонь обхватывает квадратный подбородок. Роджер познакомил нас четыре года назад, представив его как молодого многообещающего врача, и впоследствии я слышал, что Уильям потеснил самого Роджера. Признаюсь, это меня не удивило — Уильяму еще не исполнилось тридцати, но его отличали уверенность и стройность мышления, а бесстрастная внешность скрывала немалое честолюбие — залог достижения самых высоких целей, которые он перед собой ставил.