Книга Читалка - Поль Фурнель

— Нажмите пальцем вот здесь, в нижнем углу, и появится следующая страница.

— Как в настоящей книге?

— Ну да, это специально так придумали. Пошли навстречу старичкам. Когда все забудут, что на свете были бумажные книги, еще удивятся, зачем эта опция. Можно же проматывать текст по вертикали. Скроллингом. Так гораздо удобнее…

— То-то Керуак обрадуется.

Это имя не вызвало у нее никакой реакции.

— Простите, месье, но мне надо бежать. У меня сегодня самолет. Не читайте слишком много!

— В мои-то годы…

Она поднялась и ровно через секунду исчезла за дверью, аккуратно прикрыв ее за собой, а я попытался приручить читалку. Она была черная, холодная, враждебная. Я ей не нравился. На гладкой поверхности не торчало ни одной кнопки. Ни ручки, ни петли, чтобы носить в руке, как папку или портфель, — только хайтековский шик, стильный, как загорелый швед. Черный матовый или блестящий — по выбору — экран. Все обтекаемое, тонкое, стеклянное, невесомое (я прикинул на ладони).

Я положил читалку на стол и прилег на нее щекой. Она не шелестела, не сминалась, не пачкала. Ничто не наводило на мысль о том, что у нее внутри хранится множество книг. Но главное — она была жутко неудобной: в портфеле потеряется, слишком мала; в кармане не поместится, слишком велика.

Если честно, больше всего она напоминала Менье. «Главного начальника». С такими невозможно найти общий язык.

Так что там эта девчонка говорила насчет книг и концертов? Похоже, мне придется расстаться со своим объемистым портфелем. Я таскаю его со студенческой поры, и развод будет трудным. Мы с ним любили друг друга, хотя никогда не высказывали своих чувств вслух. Доверху набитый вечером пятницы, он с точностью показывал, сколько весит моя работа. Из-за него мое левое плечо опущено чуть ниже правого. Профессиональная деформация. Квазимодо.

Теперь мне понадобится специальный футляр для читалки. Только с ручкой, пожалуйста. Я уверен, что такой уже лежит у Менье в ящике стола и в понедельник утром он торжественно вручит его мне, потребовав поделиться впечатлениями о своем подарке. «Надо идти в ногу со временем, Гастон!» Это его любимая шутка — называть меня Гастоном. Наверное, он думает, что доставляет мне удовольствие. А может, просто пытается блеснуть остроумием. Никаких иллюзий я не питаю — футляр, конечно, будет не от «Эрме» и даже не от «Лоншана», скорее всего, синтетическая подделка под крокодиловую кожу с противоударной прокладкой внутри. Вылитый Менье.

Пора домой, давно пора. Но мне хочется задержаться еще на минуту, полежать щекой на бумажных листах, — всего одну минуту, чтобы напоследок принюхаться к рукописи. Почувствуй, чем пахнет страница, и считай, ты ее прочитал.

{2}

Терпеть не могу деревню. Именно поэтому я каждые выходные неизменно провожу в деревне. Чтобы читать, хватаясь за сердце, на вражеской территории, в зловещей черной тиши. Давно расставшись с надеждой на здоровый крепкий сон, я поднимаюсь с постели в непроглядной сельской темноте и берусь за самую увесистую из привезенных с собой рукописей. Ложусь на диван, укутываю ноги пледом и читаю. Обычно техника проста: я кладу бумажную кипу себе на живот и перемещаю прочитанные страницы на грудь. Постепенно груз проделанной работы давит на меня все сильнее и сильнее. Первые двадцать страниц я читаю очень внимательно, заставляя себя не спешить, потом темп понемногу ускоряется, сказывается профессионализм — знакомство с автором, понимание развития сюжета, а остальное довершает воображение. Именно в этом состоянии, уже подуставший, я глубже всего погружаюсь в книгу. Проникаюсь к ней симпатией. Это самый благодатный час работы с давними авторами издательства, с их неизменно добротными текстами, которым требуется лишь легкое подстегивание.

Сейчас на моем животе — читалка, которую я держу обеими руками. На экране — открытая страница. Размер шрифта я подогнал под диоптрии своих очков. На ощупь читалка холодная. Лишь через некоторое время рукам удается ее согреть. В углу экрана дрожит пятнышком и режет глаз отражение лампы. Я ее выключаю. Теперь освещен только текст. Очко в ее пользу. Если я сейчас посмотрю на себя в зеркало — как есть, с читалкой под подбородком, — то пойму, что похож на привидение. Я — призрак бывшего читателя.

Кончиком пальца переворачиваю страницы, которые улетают в никуда. Исчезают со всеми своими потрохами в виртуальном мире, с трудом поддающемся воображению. Груди некомфортно — нет ощущения, что чтение продвигается. Не слышно шелеста страниц. Мне недостает легкого сквознячка, обдувавшего шею всякий раз, когда я перекладывал очередной лист. Жарко. Глаза устали смотреть на светящийся экран. Вдруг до меня доходит, что я потерял одного из героев и вынужден вернуться назад. Бесполезный карандаш так и торчит за ухом (обычно я использую его в качестве топора) — спрашивается, как мне теперь править опечатки? Мысль о том, чтобы вывести на экран клавиатуру и вклиниться в электронный текст (практикантка показала, как это делается), мне глубоко противна. Я привык делать карандашные пометки на полях рукописи. Чтобы иметь возможность стереть их ластиком, если передумаю. Вот я кладу читалку на грудь и закрываю глаза. Жду, пока погаснет экран, и в ожидании рассвета на четверть часа погружаюсь в дремоту.

Во второй раз я возобновляю ритуал чтения уже в бистро, куда прихожу к открытию. Первый двойной кофе, крепкий до горечи, — мой. Неизменный кофе, подаваемый неизменным Альбером, с которым мы знакомы со школы, — немногословным человеком со своим набором привычек.

— Что, теперь прямо с телевизором гуляешь?

— Как видишь.

— Значит, бумажные пачки больше с собой не таскаешь?

— Зато не мнется.

— Вот твой сок. Сейчас Марко откроется, принесу тебе круассан.

Постепенно бистро заполняется шумом, наступает час считывания мимики и жестов. Первые посетители стряхивают остатки сна с помощью кофе с рюмкой кальвадоса или бокала белого вина, разбавленного газировкой. День начинается неторопливо. Суббота в деревне всегда тянется долго. Лично я в этот час читаю детективы. Подвешенный над барной стойкой радиоприемник передает новости, и его бубнеж сливается с негромким гулом голосов. И тут убийства, и там убийства. Я уже начинаю их путать. Обычно книжные убийства я раскрываю на раз, потому что заранее знаю, что будет в конце; с реальными труднее — несмотря на многократные повторы в каждом очередном выпуске, здесь я бессилен. Альбер не обращает на меня внимания, завсегдатаи тоже — я для них что-то вроде мебели, шума от меня никакого. Я держусь, пока они не садятся играть в белот, — тогда громкие восклицания, привычное переругивание и звуки голосов, объявляющих взятки, гонят меня прочь.

Экран читалки поблескивает жирными пятнами. Ясное дело, круассан от Марко. Альбер услужливо протягивает мне тряпку, которой вытирает стойку. Для верности прохожусь по экрану еще и рукавом, чтобы уж досуха, и покидаю бистро. Интересно, эта штука боится влаги?

Пора в парк, там у меня своя скамейка. На улице пасмурно, но дождя нет. Идеальная погода, чтобы сидя под липой читать стихи. Черт, где же они в этой проклятой черной коробке? Я все перерыл, обшарил каждый уголок, но стихов так и не нашел. Что ж, это вполне в духе Менье — взять и просто выкинуть их. На всякий случай — вдруг мне взбредет в голову настаивать, чтобы мы их издали. «Убыток, Гастон! Сплошной убыток!»