Книга Поступили в продажу золотые рыбки - Кир Булычев

Сообщение с Вологдой автобусом (шесть часов) или самолетом (один час). С Архангельском — самолетом (полтора часа) или пароходом через Устюг и Котлас — четверо суток.

Космические пришельцы начали появляться в городе начиная с 1967 года. Более ранние следы их не обнаружены.

Связи личного характера

Сидели во дворе, играли в домино. Дело было летом, после дождя, в хорошую погоду. Облака, вытрясая воду, плыли над головой пышные и умиротворенные, лужи сохли быстро, от них поднимался невидимый пар, скоро идти ужинать, игра малость приелась, и пришло время побеседовать о разных вещах.

— Устал я сегодня чего-то, — сказал Василь Васильич, принюхиваясь к сложным ароматам, слетавшимся вниз, к игрокам, из двенадцати кухонь дома.

— Жарко было, — согласился Валентин Кац, размешал костяшки и спросил товарищей: — Еще одну «рыбу» забьем?

И в этот момент во двор вошел Корнелий Удалов. Был он потен, светлые волосики завились, штаны грязные, пиджак через плечо, в руках, вся в белых потеках, банка из-под белил. В ней болтается малярная кисть.

— Корнелий-то, — сказал Погосян, — Корнелий стал маляром, да?

— Дурачье, — сказал Удалов, покосился на свои окна, не наблюдает ли за ним жена его Ксения, и, поставив банку посреди двора, уселся на скамью. — История со мной случилась. Фантастическая.

— Всегда с тобой что-нибудь случается, — сказал Валентин. — Может, все-таки забьем еще одну «рыбу»?

— Что за история, а? — спросил Погосян.

Удалов, которому очень хотелось поговорить, сразу ответил:

— Дорогу на Грязнуху знаете? К санаторию?

— Ну.

— Там вот все и произошло. Не было сегодня дороги.

— Куда же она, болезная, делась?

— Даже не знаю, что на это ответить, — сказал Удалов. — Рано человечеству об этом знать.

— Ты, Корнелий, не крути, — обиделся Василь Васильич. — Ты всегда в истории попадаешь. И придаешь им космическое значение.

— Вот именно, что космическое. Не менее чем космическое.

— Ясно, — сказал из открытого окна своей комнатки Грубин, который весь этот разговор отлично слышал — занимался работой скучной, но творческой: вырезал на рисовом зерне «Песнь о вещем Олеге». — Ясно, американцы с Луны камень везли, обронили на полпути и по Корнелиевой дороге угодили.

— Циник ты, Грубин, — сказал с тоской Корнелий Удалов.

И видно всем было, что и в самом деле очень ему хочется рассказать, но пока не решается. На выступающих частях его пухлого лица показались капельки пота.

— Циник ты, Грубин, и самое удивительное, что почти угадал, хотя не можешь себе представить всей глубины такого события. Я же слово дал, почти подписку, что не разглашу.

— Ну и не разглашай, — отозвался Грубин.

— Ну и не разглашу, — повторил Удалов.

— Нужны нам твои истории, — сказал Грубин, который, несмотря на эти резкие слова, был лучшим другом Удалова.

— Так что с дорогой приключилось? — спросил Валя Кац. — А то меня сейчас жена ужинать позовет.

— Не поверите, — сказал Удалов.

— Не поверим, — согласился из окна Грубин.

Но Удалов уже решился на рассказ, не слышал грубинских слов, глаза у него помутнели и приобрели отсутствующее выражение, с каким былинные сказители в отдаленные времена вынимали гусли из торбы, обращали лицо к самому князю и начинали разворачивать длинное, увлекательное повествование, правдоподобное для слушателей и совсем невероятное для потомков.

— Я сегодня до Грязнухи пешком пошел, — сказал Удалов. — До маслозавода автобусом, а там пешком. Нам через месяц нужно будет в санатории крышу перекрывать. Вот и пошел посмотреть.

— А как же твой, Корнелий, персональный грузовик? — спросил Грубин.

— Машина в Тотьму за генератором ушла. А я в санаторий отправился. А куда мне спешить, я спрашиваю? Куда мне спешить, если дорога лесом, местами над самым берегом, птицы поют, вокруг никакого движения и даже отдыхающих не видно.

— А это правда, что санаторий прикрыли? — спросил Василь Васильич.

— Временно, — сказал Удалов. — Временно грязевой источник иссяк. Будем, наверно, нарзан возить. Это как решим. Вот я их и встретил.

— Отдыхающих?

— Каких отдыхающих? Людей на «москвиче». Целая семья. Туристы, наверное. На крыше все привязано: и палатка, и матрац, и детская коляска. Потому я к ним и не подсел — пять человек в машине.

— Зачем тебе к ним подсаживаться?

— Как зачем? Чтобы до санатория подбросили.

— Так они же тебе навстречу ехали.

— Нет, Валентин, ты все путаешь. Сначала они меня обогнали. И я к ним не подсел. Куда спешить? А потом они обратно поехали. Навстречу. Он сам, который за рулем сидит, бледный весь, детишки плачут, высунулся из машины и машет рукой — давай, в смысле, обратно. Вот, думаю, чудак. Не знал я еще, что меня ждет за поворотом.

— За поворотом Корнелия ждал холодный труп, — произнес Грубин.

— Не перебивай, — возмутился Погосян. — Человек рассказывает, понимаешь, а ты перебиваешь.

— За поворотом меня знак ждал. «Идут дорожные работы», знаете такой знак? Треугольный, а в нем человек с лопатой. Я даже удивился: какие такие дорожные работы без ведома стройконторы? Город наш небольшой, и не может быть неизвестных работ. И еще меня удивило, что знак странный. Плохо выполнен с точки зрения художественного образа. У рабочего три ноги.

— А кто у вас знаки делает?

— Знаки из Вологды присылают. Знаки — дело милицейское. Да не в этом дело. Плохой ли знак, хороший, но что характерно — три ноги.

— Хулиганство, — сказала старуха Ложкина, которая своего мужа покормила и теперь высунулась в просвет между аквариумом и канареечной клеткой, чтобы послушать интересную историю.

— И я так подумал, — согласился Удалов. — И меня еще люди в «москвиче» обеспокоили. Чего они испугались?

— Хулиганство, ясное дело, хулиганство, — повторила старуха Ложкина.

— Знак, значит, стоит, закопан в землю, а из-за поворота слышны звон металла и всевозможные звуки строительных работ. Делаю еще десять шагов, признаюсь, что делаю их со всей осторожностью. Вижу: поперек дороги барьер. И на нем надпись черными буквами: «Проезд воспрещен». А прямо за барьером разворачивается бульдозер странного вида, а на бульдозере сидит, вы мне не поверите, инопланетный пришелец из космоса, и у него четыре руки и три глаза.

— Во дает, — сказал Погосян, который ничему не поверил.

— Валентин, еда стынет! — крикнула жена Каца из окошка.

— Погоди, — ответил Кац. — Дослушаю и приду.

— Вы только подумайте, что делается, — сказала жена Каца через весь двор старухе Ложкиной. — Валентин не бежит, когда его зовут кушать!