Книга Исповедь свекрови, или Урок Парацельса - Вера Колочкова

Опять! Нет, нет, не надо в грустное уплывать. Ну уходит жизнь, и что? У всех по большому счету уходит. Да вон, полный вагон таких, как она, если в лица вглядеться. Все тетки после пятидесяти, ни одного молодого лица нет. Кого из молодых загонишь в субботу на дачу, грядки копать? Нет, молодые в воскресенье на дачи подтянутся, к обеду, на уик-энды с шашлыками. А в субботу — одни тетки с грустными лицами, с прищуром на солнце. Вон та, например, что наискосок сидит. Явная озверелая дачница. Так бережно прижимает котомку с рассадой к пухлому животу, будто из той рассады молодильные яблоки вырастут. Или золотые монеты, как в сказке про Буратино.

Или вон та… Хоть и налегке едет, но тоже видно, что дачница, только ленивая. Наверняка на своем участке один худосочный газончик организовала и радуется, и думает про себя — видали мы ваши плебейские грядки с морковкой! Мы ж не такие, мы желаем свежий воздух к интеллигентской лености присовокупить, чтобы как в старые добрые времена…

Да, тетки разные. Но взгляд в окно у всех одинаковый, задумчиво пронзительный, направленный внутрь себя, в накопленную и грустно невостребованную мудрость прожитых женских лет. Взгляд одиночества, в общем. Да, да, именно одиночества. Не обязательно реально имеющегося, скорее внутренне фатально сложившегося. Потому что каждый приходит к старости под руку с одиночеством. А что делать? Так положено. Человек рожается в одиночестве и умирает в одиночестве. А пляски акушерок в роддоме и плачущих родственников у одра — это всего лишь зрительный зал, отделенный от самого процесса светом рампы.

Фу ты, да что такое? Почему ее сегодня на грустное тянет? Хотя почему же грустное? Отнюдь не грустное. Философское, скорее. Если еще раз пробежать взглядом по женским лицам… Все, все по сути одинаковые. На всех читается калька-судьба, безмятежно-счастливых нет и в помине. Одиночество, проблемы с выросшими детьми, безденежье-безмужье… Да и «мужье» тоже выражение лица не шибко меняет. Некоторые тетки, бывает, очень любят обряжать свое одиночество в одежды счастливого замужества, да только получается еще жальче. Потому что природу не обманешь. Потому что старость — это честный союз с одиночеством. Чем выше годами к небу, тем больше сужается круг…

Хотя вдвоем идти к духовному одиночеству все же легче, кто спорит. Даже в физическом смысле не так страшно — это относительно пресловутого стакана воды. От детей-то водички фиг дождешься, чего уж… Да, вдвоем легче, но не всякому такое счастье удается. Вернее, не всякой. Потому что тетки дольше живут. Тянут свое одиночество годами, как воз… Кому легче, кому тяжелее. Исходя из той вариации, как это одиночество в свое время образовалось. Например, вдовы. У них лица, как правило, исполнены величайшим достоинством, чуть надменные, гордо-скорбные. А у тех, которым стать вдовами не повезло (прости, господи, за кощунство!), которые обыкновенные брошенки, те несут свои постаревшие лица немного стыдливо, немного с заискиванием, с припыленностью-примятостью, как забытое старое пальто на антресолях… Взять хотя бы вон ту тетку, пристроившую в ногах огромный рюкзак. Сидит, улыбается. Зачем улыбается, кому? На всякий случай, в пространство, вдруг пригодится? Извините, что я тут с вами в одной электричке еду? Да уж… Хотя, по сути, это всего лишь оттенки…

Хм. Оттенки. Вспомнила и сразу заулыбалась невольно. Слово-то какое нынче модно-громкое стало. Раньше было просто слово, а теперь его и в мыслях произнести опасаешься. Да уж, было дело, нарвалась на эти «оттенки», прихватила ненароком у невестки Арины книжицу почитать в дорогу… Думала, детектив. Или обыкновенный бульварный романчик. Арина ж ее не предупредила, усмехнулась только. От нее, от Арины, лишнего словца не дождешься. Бука, она и есть бука, все молчком да с недовольным лицом… Вот и про книжицу — ни полслова. Только головой мотнула — ага, мол, возьмите, почитайте в дороге, дорогая свекровь Александра Борисовна… Ну, она и открыла книжицу в автобусе, как порядочная. Еще подумала — чего это на нее женщина, сидящая напротив, так пристально смотрит? И усмехается нагло?

Хотя, если честно, ничего такого в этой книжице нет. Не Фицджеральд и не Брэдбери, и даже, как говорится, рядом не стояло. Тоже, развели ажиотаж. Ну, выспался черт на главном герое, и что? Мало на ком он высыпается нынче? Кто бы мог подумать, что фантазии американской домохозяйки у нас такой фурор вызовут? А Катька Прокопович так вообще правильно про эти «оттенки» выразилась — это, говорит, не фурор, а сказка про голого короля! Один прочитал, глаза закатил и помотал головой с придыханием. Потом второму прочитать захотелось, и тоже глаза со смыслом закатил. А третий думает — может, и мне так надо, что ж я буду, как идиот, совсем не в тренде? Надо тоже глаза закатывать и головой мотать… С тех пор и покатилось, и покатилось. Закатывают и мотают, мотают и закатывают… И все в тренде числятся, и всем хорошо, и все модные-грамотные.

Тетка с рюкзаком вдруг тревожно повела плечами, глянула на нее вопросительно. Пришлось отвернуть голову к окну — и впрямь, неловко получилось, зачем-то застыла на ней взглядом. Интересно, а у нее самой какой взгляд? Наверное, классический вдовий… Который с достоинством…

Да, конечно. Гриша, если бы жив был, никогда бы ее не бросил. Не предал бы. Не смог бы ей организовать эту обиженную неприкаянность на старости лет. Гриша, Гриша… Восемь лет как тебя нет, а вспомнишь, и сердце болеть начинает. Ушел и даже не узнал, что внука в честь тебя назвали… Долго имя выбирали, пока Леве эта мысль в голову не пришла — так в честь папы же надо! Молодец, сынок. Спасибо тебе, Левушка. Уважил.

Помнится, они с Гришей тоже долго для сына имечко подбирали. Хотелось чего-то необыкновенного, нежно-душевного и воркующего, потому как долгожданный был сыночек, по женским больницам выстраданный, в трех монастырях вымоленный. Кучу вариантов перебрали, чуть не поссорились. Потом Гриша вдруг предложил — а давай сермяжно, по гороскопу! Он же в июле родился, значит, Лев! Пусть будет Лев, а, Саш? По крайней мере, со смыслом — всегда отгрызется от нападающих. Она сначала взвилась — грубо, мол! А потом подумала и согласилась. А что, неплохо звучит. Лев, Лева, Левка, Левушка…

Так и жили, так и воспитывали. Ты — Лев, помни об этом. Лучший кусочек — тебе. Любви отцовской-материнской — тоже навалом, хоть объешься. Видать, на пользу пошло. Вырос на чистом сливочном масле царь зверей, красавец блондин, мамин и папин сын… В школе учился — от девчонок отбою не было, хоть двустволку в окно выставляй да отстреливайся. А в институт поступил — и попался на втором курсе в цепкие Аринины лапки. Залетела. А что делать? Пришлось свадьбу играть. Правда, это уже без Гриши было… И квартиру молодым пришлось покупать тоже без Гриши, все сбережения отдавать, в долги влезать. Арине, видите ли, сразу не захотелось жить со свекровью. Ой, если вспомнить…

Подумала об Арине, и снова заныло сердце. Что-то оно в последнее время часто ныть принимается. Не к добру. Хорошо, что приехали уже… Вон, в репродуктор объявили — станция «Боровки»! Какое веселое название — «Боровки»! Классически дачное!

* * *

А денек-то прохладный. Да, солнце хулиганит вовсю, но коварный апрельский ветер так и норовит огладить лицо не согревшейся после зимы стылой ладонью. Зато землей оттаявшей пахнет — прелесть… Очень чувственно. И птицы поют. И дымка на деревьях здесь больше проклюнулась, чем в городе.