Книга Молоко с кровью - Люко Дашвар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А она, конечно, утопилась во втором ставке? – еще более скептически предположила Руслана.
– Конечно! – серьезно ответил агент. – И после этого ставки заросли камышом, превратились в болота. Говорят, будто бы влюбленные не хотели, чтоб искали их тела…
– Их не нашли?
Агент почуял слабину.
– Нет! И с того времени… С болот, – выдумывал он поспешно, – слышится прекрасное пение…
– Пение? Какая ерунда! – Барышня вмиг потеряла интерес к фольклору.
Агент вздохнул – перебор!
– А вторая хата? – командовала Руслана. – Хочу посмотреть вторую хату.
Вышла со двора, стала на улице под сиреневым кустом, мол, показывайте, куда идти. Агент смутился, показал на хату с большой старой лавкой у забора.
– Относительно легенд… Ту, другую хату смотреть не советую. Там произошло кровавое, страшное, зверское убийство. Несколько лет тому назад. И с того времени хозяйка как ни старается, а хату продать не может. Суеверные люди говорят: в ней живет какой-то дух, связанный с… Не припомню точно, но с какой-то страной – не то Францией, не то Бельгией…
– Господи! Что за чушь! – оборвала его Руслана и уже сделала шаг на раскаленный асфальт, как вдруг в конце улицы появился мощный мотоцикл, промчался мимо компании, обдал всех горячей пылью и остановился возле хаты, которой агент только что пугал Руслану. С новенькой «хонды» соскочил парень в шлеме и пошел во двор.
– А это что за… – Руслана отряхивала пыль с новенького платья от Стеллы Маккартни и возмущенно смотрела на хозяина «хонды». – Нахал!
– Не обращайте внимания! Не обращайте! – заволновался агент. – Парень – не из местных. Случайный гость. Вообще-то люди здесь очень гостеприимные.
Руслана обернулась к хате с сиреневым кустом.
– Не могу объяснить… Но это место напоминает мне о чем-то кровном… Наверное… Наверное… Я остановлюсь на этом доме.
Агент просиял:
– Выбор сердца! Прекрасно! Прекрасно! Сердце всегда улавливает невидимые информационные потоки Вселенной, влияющие на нашу жизнь.
– Еще скажите, что курица, которая лет шестьдесят назад греблась на этом дворе, тоже повлияла на мою жизнь! – отрезала Руслана.
Румынка и немец. Ясное утро
Всему виной – курица-пеструшка. Крутилась бы около петуха, не лезла бы в кусты – и, может, все сложилось бы иначе. А так… Еще покойная баба Параска была нелогично лояльной к пеструшкам – все они умирали своею смертью, вместо того чтобы с перерезанным горлом в кастрюле вариться. Что она о них такого особенного знала?
Тем летним утром солнце словно заблудилось – все не всходило, и беспокойные куры во дворе вдовы Орыси только напрасно суетились, стараясь наугад отыскать что-нибудь съедобное. Хозяйка выпустила их в серый туман на рассвете, а сама хозяйничала в доме и во двор не выходила.
Пеструшка – рыжая с черным и белым – бросила бессмысленное дело, заторопилась в смородину и аж шею вывернула – ты глянь: в траве под кустом краснеет большая гладкая, как отполированная, ягодка. Не иначе вишня-черешня. Пеструшка немедля клюнула находку – и кудкудахнула от боли: красная приманка оказалась твердой, как камень. Пеструшка не сдалась. Крутанула головой, словно сто кур со всех сторон уже мчались отбивать у нее красное сокровище, и снова клюнула – мое!
Тем временем вдова Орыся с миской в руках вышла на порог, улыбнулась восходящему солнцу. Тихо… Пятый год тихо, нет войны, а она вот каждое утро выходит на порог и прислушивается, словно мир вдруг может потемнеть от дымных пожарищ и будет бить черным в глаза, уши заложит от грохота близкого боя и она изо всех сил будет стараться услышать что-то важное и спасительное, но так и не услышит, сгинет, а ей же никак нельзя – маленькая Маруська в кроватке сладко сопит, на кого ее… Тихо… Пожить бы… Осенью – двадцать шесть, коса – как кнут, руки сильные, глаза не погасли, сердце счастья просит. Тихо… Вроде тихо…
И пошла к кормушке.
– Цып-цып-цып…
Куры заспешили за женщиной, только пеструшка упрямо долбила клювом красную находку под смородиной.
– А ну все до одной ко мне!
Кур пересчитала, оглянулась – что там пеструшка под кустом нашла? Отогнала. Под смородиной присела.
– Это ж надо… – улыбнулась, красную ягодку-бусинку из травы вынула, росу обтерла, на раскрытую ладонь положила. – А я и не надеялась…
Бросила бусинку в карман. И пошла в дом.
В открытое окно заглядывало любопытное солнце, словно спрашивало Орысю – и как ты тут поживаешь? А она бы каждому в первую очередь диван и шкаф показала.
Диван кожаный, спинка с резной деревянной полочкой и зеркалом. Даже немцы с румынами, когда в войну в Орысиной хате на постое были, и те языками цокали – мол, до чего же изысканный диван завелся в обычной сельской хате. Рядом с диваном – шкаф платяной. Тоже с зеркалом во весь рост. Орыся две жизни горбатилась бы без передыху, а все равно на такую роскошь не заработала бы. Все – бабушкино, царство ей небесное.
Еще есть стол. Сама из досок сколотила. Два табурета и кровать с панцирной сеткой.
Орыся вошла в комнату, достала из шкафа коробку из-под конфет, присела к столу, положила коробку перед собой, чему-то улыбнулась и осторожно сняла с коробки крышку.
– Вот это было бы мне счастье, если бы не горе… – Язык прикусила и на кровать – глядь: не разбудила ли доченьку ненароком?
На кровати сидела маленькая Маруся, терла кулачком черные глазенки, смотрела на мать.
– А что это ты, Маруся, глазки трешь? Приснилось, доченька? Иди-ка к маме… Поцелую – и все пройдет…
Маруся молча сползла с кровати, ступила шаг-другой к столу, в открытую коробку глянула и замерла – вот так диво дивное, краса невиданная, мечта чудесная…
– Что это ты? – Орыся ей снова. – Да иди уже…
А Маруся словно и не слышит. Зачарованно – на коробку открытую, а там – рассыпанные красные бусинки коралловые. Откуда такое сокровище? Только мама уйдет «на буряки» – так Маруся всё-превсё в доме перероет, но эту коробку ни разу не находила.
К столу подошла, рядом с мамой на табурет уселась, а глаз от бусинок отвести не может. Одним пальчиком к бусинке потянулась, дотронулась и наконец улыбнулась, на маму зыркнула – мол, не исчезли, настоящие-пренастоящие!
– Бабушкино намысто[1], – мама говорит. И выкладывает бусинки из коробки на стол, нитку длинную с катушки отматывает. – Однажды нитка разорвалась, бусинки и раскатились, растерялись. Словно счастье отобрали.
Ладонью мозолистой бусинки накрыла. Маруся тоже ладошку на бусинки положила, прислушивается. А мама продолжает:
– Э, нет, – думаю… Нужно счастье назад в кучку собирать. Почти все бусинки нашла, а одну – никак… А сегодня…
