Книга Преемники. От Ивана III до Дмитрия Медведева - Петр Романов

И все же разговор о преемничестве в отечественной истории стоит, вероятно, начать с великого князя Ивана III. Во времена его правления Москва уже окрепла, подмяв под себя почти все остальные уделы, и освободилась от татарского давления. Наконец, именно Иван первым в нашей истории стал величать себя «государем всея Руси».

К середине XV века Москве впервые пришлось сформулировать общенациональную идею, без которой двигаться дальше, в будущее, русские просто не могли: это была идея национального государства. Она отражала объективную реальность: князь Московский стал к этому времени великорусским государем, а расширившееся Московское княжество граничило уже не с другими русскими вотчинами, а с иностранными державами.

Изменились и внешние обстоятельства. Незадолго перед тем, в 1453 году, пал Константинополь. Ошеломленная Русь вдруг осознала, что оказалась последним бастионом православия в мире. Брак Ивана с племянницей последнего византийского императора Софьей Палеолог легализовал то, что уже произошло де-факто: утвердил за Москвой роль защитницы «истинного христианства».

Не случайно, что именно во времена правления Ивана III у Москвы появляется и полноценная внешняя политика. Именно при нем завязываются сложные дипломатические отношения с Западной Европой, прежде всего с Польшей, Литвой, Швецией, германским императором, с Тевтонским и Ливонским орденами. На смену княжеским войнам между самими же русскими приходят сражения между народами, продиктованные государственными общенациональными интересами.

Сама собой появляется мысль о том, что вся русская земля, в силу обстоятельств когда-то попавшая в руки Литвы и Польши, должна вернуться в конце концов под крыло московского государя, как законная и от века принадлежавшая русским собственность. Помимо земель, собранных в единое целое Москвой и получивших название Великороссии, оставались еще Малороссия и Белоруссия — наши западные земли. В то же время окрепшее Московское государство, внимательно оглядываясь по сторонам, начало задумываться и о большем. На востоке лежали, теряясь в бесконечности (сколько дней ни скачи), земли, пригодные для заселения; на юге соблазнительно бились о берег волны Черного моря, а на западе, перекрыв выход русским к Балтике и Западной Европе, стеной стояли мощные, но уже не казавшиеся непобедимыми противники: Польша, Литва, Швеция.

Василий Ключевский пишет:

Вобрав в состав своей удельной вотчины всю Великороссию и принужденный действовать во имя народного интереса, московский государь стал заявлять требование, что все части Русской земли должны войти в состав этой вотчины. Объединявшаяся Великороссия рождала идею народного государства, но не ставила ему пределов, которые в каждый данный момент были случайными, раздвигаясь с успехами московского оружия и с колонизационным движением великорусского народа.

Впечатляет, насколько стратегически последовательными и решительными были уже первые внешнеполитические шаги Московского государства. Не отвлекаясь на сиюминутное и не пытаясь извлечь второстепенных выгод, всю свою зарубежную стратегию Иван III и его последователи направляли на решение важнейшей задачи, которую они откровенно сформулировали на переговорах с Западом, — возвращение исконно русских земель. Еще в 1503 году Иван III объявил, что у Москвы с Литвой прочного мира быть не может, пока главная внешнеполитическая цель не будет достигнута. Он заранее предупредил, что борьба будет перемежаться только перемириями для восстановления сил, не более того. Этот курс выдерживался Москвой последовательно в течение 90 лет! Между 1492 и 1582 годами не менее сорока лет ушло на борьбу с Литвой и объединившейся с ней тогда Польшей.

Уже первые столкновения Москвы с западными противниками показали отставание русских во многих вопросах военного строительства и боевой техники. Русский солдат сражался не хуже других, но его нужно было грамотно обучить и хорошо вооружить. Долгая изоляция давала о себе знать. Чтобы успешно воевать с Польшей и Литвой, Москве как воздух требовались иностранные специалисты. Решить эту задачу оказалось непросто, учитывая блокаду, организованную на западных границах. Тут же возникала и еще одна сложность: Москва, щепетильно относившаяся к вопросам веры, стремясь получить от Запада современные технологии и знания, категорически не желала проникновения на свою землю каких-либо «крамольных» западных идей.

Так что и здесь Ивана III можно считать первопроходцем. Именно ему первому пришлось искать золотую середину в отношения русских с Западом.

Это только кажется, что все вышесказанное не имеет отношения к преемничеству. Просто если потомкам Ивана III приходилось думать лишь о своих преемниках, то ему самому требовалось позаботиться не только о будущем, но и о прошлом. Менялся старый порядок, потребовалась и новая «легенда». И прежде всего Иван III должен был определиться, чьим преемником является он сам.

Первый русский государь нашел неординарное решение: в вопросе веры твердо сделал ставку на Византию, а вот свои корни, пусть и задним числом, пустил на Западе. В начале XVI века придворными политтехнологами государя — а это древнейшая профессия — создается новая родословная русских князей, ведущая свое начало прямо от римского императора.

Доктрина звучала примерно так: когда император Август стал изнемогать от непосильной ноши огромной власти, он разделил свои обширные владения между братьями. Одного из братьев — Пруса — он посадил править на берегах рек Вислы и Немана. Именно поэтому вся эта земля и стала называться Прусской. Так вот, великий государь Рюрик, утверждала новоиспеченная легенда, потомок Пруса в четырнадцатом колене, и положил начало царской династии на Руси.

На ход мысли тогдашних политтехнологов стоит обратить внимание. При всем уважении к Византии, Москва и Иван III сочли необходимым связать себя пуповиной с Августом, то есть с Западом. Думается, что причина этого кроется не только в желании добавить несколько веков к родословной или украсить мантию хотя бы по краю престижным императорским позументом. Можно было сколько угодно рассуждать о превосходстве православия над католицизмом, но при этом отдавать себе отчет в том, что Запад во многом ушел вперед по сравнению с Русью. Не способная пока еще перебросить мостик в будущее, чтобы догнать Европу (это произошло только в эпоху Петра Великого), Москва выстроила мостик в прошлое — чтобы хоть породниться с Западом.

Кстати, Софья Палеолог привезла с собой в Москву не только двуглавого орла. Вслед за ней из Рима, где она жила до замужества, прибыли мастера, во многом изменившие лицо Кремля: иностранцы построили знаменитый Успенский собор и Грановитую палату; современный по тем временам каменный дворец заменил старые деревянные русские хоромы. Так что и внешний облик политического центра Руси власть поручила менять не византийцам, а представителям западной культуры — итальянцам.

Византийские греки, сопровождавшие Софью, занялись тем, чем владели лучше всего, то есть дворцовым этикетом и искусством интриги. Вторым Царьградом Москва не стала, но некоторые византийские привычки, особенно склонность к придворной интриге, русская элита усвоила крепко. Византийский менталитет как бы прилагался к двуглавому орлу. В нагрузку.