Книга Сестры-соперницы - Шобха Де

— Савита! Давай, пошевеливайся! Госпожа хочет чаю. Живо! И не забудь подогреть мне молоко. Вот ленивая девчонка, совсем от рук отбилась! Только и знаешь, что спать тут целыми днями! Вставай немедленно!

Савита вскочила и бросилась ставить молоко на огонь.

Алиша выглянула на улицу из окна кухни. М-да, народу в их районе все прибывает. Когда она была маленькой, по соседству стояло всего домов пять, не больше. В те времена Виле Парле считался тихим пригородом. А сейчас здесь сплошные трущобы. Грязные трущобы.

Мысли Алиши снова и снова возвращались к отцу. Итак, он умер. И его гибель многое меняла. Сможет ли она теперь поехать в Америку? Где взять на это деньги? Отец обещал отправить ее за границу и все оплатить… Она вспомнила, как он заходил к ним на прошлой неделе. Она ему тогда нагрубила. Теперь Алиша горько жалела о своих словах, об обвинениях, сорвавшихся у нее с языка. Но кто же знал, что отец так скоро, так внезапно умрет?

Она вернулась к себе в комнату и начала расчесывать длинные волосы. Отец часто гладил ее по голове. Как же было здорово, когда он приезжал к ним сразу после работы и оставался на весь вечер! А иногда и на всю ночь, но такое случалось довольно редко.

Алиша бросила взгляд на фотографии, которые мать без всякой системы наклеила на картон и повесила у нее в комнате. За последние пару лет папа сильно располнел. Да и мама тоже. Она с улыбкой посмотрела на фото, где они втроем были засняты на празднике в городе Ути. Это было на Рождество, четыре года назад. Тут Алише всего пятнадцать, она очаровательный подросток, но, конечно же, ей нипочем не сравниться с драгоценной Малликой. У Алиши сводило скулы от одной только мысли о сводной сестре. Вечно эта Маллика стояла у нее на пути. Мама рассказывала, что когда обе девочки были маленькими, папа их часто путал, называя Алишу именем другой своей дочери. Но девушка не сомневалась, что у него хватало благоразумия всегда называть Маллику правильно, по крайней мере на людях. И конечно же, в присутствии ее заносчивой мамаши.

Девушка пошла в комнату к матери посмотреть, допила ли та чай. Лилабен стояла возле окна, отрешенно уставившись на улицу.

— Мама! Ты что, опять пила те таблетки перед сном? Ты только взгляни на себя, на что стали похожи твои глаза!

Не в силах больше смотреть на мать, Алиша отвернулась.

— Пожалуйста, дочка, не начинай. Мне так плохо, а без таблеток было бы совсем худо. Мама всегда говорила: «Лила, у тебя в жизни будет все, кроме семейного счастья. Это написано у тебя здесь», — она постучала себе по лбу. — Видно, такая уж у меня судьба. Это даже в моем гороскопе написано.

Алиша поняла, что сейчас последует очередной длинный монолог из серии: «Ах, какая я несчастная!» — и попыталась перевести разговор в другое русло:

— Мам, а тебе не кажется, что нам надо показаться на похоронах?

Несколько секунд Лилабен смотрела на нее, вытаращив глаза, а потом закричала:

— Ты что, с ума сошла?! Вот дурочка! Как скажет, так хоть стой, хоть падай! Да кто же нас туда пустит? Разве ты не знаешь, что вся эта семейка нас ненавидит? Забыла, как они нас унижали? И ты собираешься пойти туда, чтобы тебя вытолкали взашей, как последнюю попрошайку? Нет уж, только через мой труп! Даже если я все потеряю, при мне останется моя гордость.

Лилабен достала серебряную коробочку с листьями бетеля и стала готовить себе привычную жвачку. Алиша посмотрела на мать с отвращением.

— Мама! — сказала она резко. — Папа терпеть не мог, когда ты жевала это. И всегда сердился. Бр-р, гадость!

Лилабен с мольбой и мукой взглянула на дочь.

— Дочка, ну я же просила тебя: не сегодня. Обещаю тебе, я покончу с этим, но не сейчас. Пожалуйста…

Алиша убежала в свою спальню и, с силой захлопнув дверь, ничком упала на кровать. Она проклинала всех и вся, а больше всех — отца. Как несправедлива жизнь! Вот Маллика, та уже пять лет как живет и учится в Америке. Пять лет! А она, Алиша, торчит тут, в Индии. В этом проклятом Бомбее. И теперь, из-за смерти отца, может застрять здесь навеки. Алиша ненавидела свою школу. Там такая скукотища. Папа обещал на будущий год отправить ее в Америку. Конечно, мама была против. Она вообще никуда не желает отпускать дочь, даже на похороны родного отца. «Ну и ладно, а я все равно пойду! — упрямо подумала Алиша. — Пусть мать кричит сколько угодно, но я больше не собираюсь прятаться. Я хочу посмотреть им всем в глаза. Ну, что они мне сделают? Что сделает эта Маллика? Интересно, какое будет выражение лица у этой богачки, когда я явлюсь к ним в дом? Да, они все будут на меня пялиться. И что теперь? О папиной любовнице и побочной дочери давно известно, тоже мне секрет нашли. Но теперь я добьюсь, чтобы нас официально признали. Я пойду в Шанти Кутир на правах второй дочери Сетха Хиралаля — дочери, которую он так и не признал!»

* * *

В этот день слуги в Шанти Кутир поднялись чуть свет, чтобы подготовить большой зал для похорон. Ожидалось много народу, и все очень важные люди. Принесли гирлянды и цветы. Микки наблюдала за всеми приготовлениями, даже за тем, как на тюфяки, которыми застелили полы поверх больших ковров, надевали чистые белые чехлы. Она не проронила ни слезинки.

Раманбхаи тоже приехал пораньше, чтобы за всем проследить. «Хорошо, что он пришел, — подумала Микки, — а то явилась бы Анджанабен и стала бы тут всеми командовать».

Тела ее родителей лежали на роскошном ковре в большом зале под огромной люстрой. Их завернули в бесценные покрывала из джамаварской шерсти. Девушка отметила, что матери сделали макияж и прическу и надели сари из французского шифона — у нее таких много было. И еще кто-то срезал с головы у покойницы прядь волос, попытавшись замаскировать это место красным синдуром.[1]А ведь при жизни мама никогда им не пользовалась. Хоть бы у нее, у Микки, спросили… Девушка перевела взгляд на отца. Надо же, раньше она не замечала, что у него такая жесткая линия рта. Или это смерть наложила свой отпечаток? Баччхубхаи — так его все звали — был мертв, но его губы кривила презрительная усмешка. «Интересно, — подумала Микки, — хоть кто-нибудь жалеет о том, что его не стало? А я сама?..»

Микки знала, что на похороны придется идти в белом. Тетя Анджанабен достала из огромного дубового шкафа ее матери два свернутых сари из кисеи со скромным узором из вышитых маргариток.

— Вот, Микки, надень одно из них. Твоей маме они очень нравились, а теперь достанутся тебе. — Помолчав, она добавила: — Прости, я ляпнула не подумав. Теперь в этом доме все принадлежит тебе. Печально… Как это грустно, когда ребенок остается без отца и матери. Но помни: мы всегда рядом. Я, твои двоюродные братья и сестры, Раманбхаи, все, все мы…

Микки взглянула на тетку, с трудом скрывая неприязнь. Вот несносная старуха! Но приходилось держать себя в руках. «Бедная тетя Анджанабен, — сказала себе она, — по сути, всего лишь безобидная старая сплетница, которой просто нечем себя занять. Да, конечно, она иногда принимается плести интриги и пытается помыкать остальными, но никто не воспринимает ее всерьез». Микки знала, что ее тетку недолюбливают. Мать всегда держала бесцеремонную и крикливую Анджанабен на расстоянии, относилась к ней с презрением и часто жаловалась папе, что его сестра вечно повсюду сует свой нос и от нее слишком много шума. Да и сама Микки в детстве тоже не любила ездить к тетке в гости и играть с ее единственным сыном Шанаем. С ним она давно не виделась и сегодня равнодушно поинтересовалась у Анджанабен, как он поживает, неужели так и колесит по Америке, приторговывая всякой всячиной.