Книга Королевский пурпур - Сьюзен Барри

Она улыбнулась Люси. Улыбка была приветливая, очаровывающая, но с какой-то мольбой, отчего у Люси упало сердце.

— Люси, милочка, подбросьте-ка угля в камин да как следует помешайте кочергой, чтобы видно было пламя.

В спальне уже было так тепло, что Люси с радостью бы ринулась к окну и раздвинула занавески — они все еще оставались плотно задернутыми — да распахнула бы окно, чтобы в комнату ворвались бодрящее весеннее солнце и свежий воздух. Это развеяло бы душную смесь запахов плесени, различных притираний, сажи невычищенного камина и пыли, накопившейся в мебельной обивке за жизнь нескольких поколений. Но Люси понимала, что не отважится на это, не станет рисковать своей пусть неоплачиваемой, но важной для нее работой, не посмеет подвергнуть графиню опасности внезапно оказаться на сквозняке и, не дай Бог, простудиться.

Поэтому Люси разожгла огонь в камине, отставила в сторону ведерко для угля, чтобы потом наполнить его (она сделает это сама, когда пойдет вниз, нужно же пощадить больные ноги Августины!), а потом подошла к кровати, присела на краешек и помахала перед носом графини пачкой счетов.

Графиня продолжала улыбаться — она была одной из самых приветливых старых дам, с которыми Люси приходилось сталкиваться, — хотя глаза у нее слегка прищурились.

— Что это у вас, Люси mia? — В число ее ласковых обращений входило множество слов, употреблявшихся на континенте, а иногда графиня употребляла даже ирландские выражения. — Похоже, это нечто, судя по выражению вашего лица, не столь приятное, как газеты, хотя и теперь в них бывают восхитительно жуткие заголовки.

Люси объяснила, что это счета от разных торговцев, настаивающих, чтобы им заплатили, и графиня потребовала очки: она решила внимательно изучить каждый счет. Она принялась рассматривать счета, словно это были расшифровки стенограмм, требующие максимального внимания и чрезвычайно ее интересующие; затем она сказала, что Августина — плохая домоправительница, и вся беда в том, что ее учили быть хорошей горничной, а вовсе не тому, как вести хозяйство.

— Кружева она починит лучше, чем любая женщина ее класса, — заметила графиня, — и много лет назад она умела так причесать меня, что я всегда была довольна. Но теперь у меня уже нет волос. — Сейчас, когда графиня сидела, опираясь на подушки, ее парик из довольно безобразных рыжих локонов явно сбился набок. — И все, что мне теперь нужно, это чтобы кто-то творил чудеса на кухне и наводил строжайшую экономию, чего не может эта старая дуреха. У нее не хватает мозгов, чтобы справиться с торговцами, которые должны кланяться и не заноситься. Ишь чего вздумали! Требовать деньги!

Тут Люси почувствовала, что должна возразить и горячо вступиться за Августину. Она заявила, что несчастная старая служанка слишком утомлена и к тому же у нее тяжелый ревматизм. Люси сказала, что в течение многих лет Августина совершала на кухне настоящие подвиги и что только очень преданный слуга будет так экономить, как она, добиваясь невозможного. Никто другой не взял бы на себя труд обслуживать графиню и выполнять ее желания при таких мизерных средствах, не получая за это ни гроша, да еще день за днем, неделю за неделей, год за годом кормить трех собак. И все это даром — ничего, кроме любви графини, она не получает взамен.

Собаки — Митци, Карл и Генрих, — втроем расположившиеся под одеялом в разных концах кровати, ответили на упоминание о них довольно резвыми движениями. Отчего затряслись кисти на выцветшем пологе, а три длинных лоснящихся хвоста виляли, словно отбивали время подобно метроному.

Откинувшись назад, графиня с интересом рассматривала Люси и думала о том, что ее компаньонка очень хороша собой, ей идет гневный румянец, но она будет еще краше, если ее подстричь и придать волосам какую-то определенную форму, а еще одеть в платье более красивой расцветки, чем то, что на ней сейчас.

Ну что это за платье! Серое, как грифельная доска, а воротничок и манжеты, когда-то белые, пожелтели из-за частых и поспешных стирок и отглаживания. И во всяком случае, это платье выглядит скорее как униформа, а девушке со светлыми, словно шелковое облако, волосами и с характерной для англичанок бело-розовой, словно яблоневый цвет, кожей не пристало носить униформу, особенно если эта форма тесна под мышками и чуть расползается по шву вдоль спины.

— Скажите, дорогая моя, — ласково начала графиня, — скажите, какое жалованье я вам плачу и когда вы получали его… э… в последний раз?

Щеки Люси вспыхнули еще ярче, потому что в этот момент она вовсе не думала о своем жалованье и никак не собиралась размахивать боевым топором ради себя самой. Однако ей с детства внушали, что она должна всегда говорить правду, а графиня бросила на нее такой блестящий и требовательный взгляд, что в серых глазах Люси выразилось смятение.

— Я получила его, когда вы взяли меня к себе на работу, шесть месяцев назад. Ваша светлость, вы не заплатили мне ничего, что можно назвать жалованьем, — призналась она. — Время от времени вы… выдаете мне небольшие суммы денег, когда я иду что-нибудь для вас покупать.

— Как? До сих пор… вам самой — ни одного пенни?

— Нет… пока нет.

Графиня прищелкнула языком. Она величественно протянула руку, отягощенную несколькими кольцами, очень дорогими на вид.

— Дайте-ка мне мою шкатулку с драгоценностями, — приказала она. — Возьмите ключ, откройте гардероб и снимите ее с верхней полки. Посмотрим, можно ли расстаться с одной или двумя маленькими вещицами…

— Но, мадам, — робко запротестовала Люси, — вы же храните свои драгоценности, чтобы передать в фонд, который когда-нибудь будет создан для восстановления монархии в Серонии!

— Ш-ш! — успокоила ее графиня. — Сейчас мы занимаемся более практичными делами.

Глава 2

Люси разыскала шкатулку с драгоценностями, подала ее графине и снова села на край кровати и стала смотреть, как графиня отпирает ее. По спине у Люси, как всегда в подобных случаях, забегали мурашки радостного возбуждения. Ей, как и графине, нравилось разглядывать старинные украшения. Разложив драгоценности на кровати, старая женщина ласкала их пальцами, играла с ними, словно это были игрушки.

Здесь были бриллианты и жемчуг, рубины и изумруды, а ведь сама старая леди жила на весьма скромное пособие, которое ежеквартально выплачивал ей ее внук. И если деньги оказывались израсходованными до того, как наступал очередной взнос, жить ей было совершенно не на что. В банке ничего не знали о сокровищах, хранившихся на верхней полке в просторном, но населенном лишь молью шкафу, и поэтому не считали возможным давать ей в долг. Для банковских служащих графиня Ардратская была лишь поблекшей и достаточно утомительной старой дамой, пережившей свое время и неспособной понять принципы банковского дела в стране, где она даже не родилась.

Управляющий местного отделения банка регулярно посылал ей краткие, ядовитые извещения об опасности превышения кредита, и Люси не сомневалась, что брюзгливое выражение на лице управляющего (его она, правда, никогда не видела, так как ее не допускали в святая святых — в его кабинет, и чек от имени своей хозяйки она вручала какому-нибудь младшему клерку) мгновенно рассеется, как утренний туман, и он сразу же схватится за телефон и начнет с покоряющей учтивостью уговаривать графиню позволить ему взять ответственность за этот бесценный клад на себя. И даже если бы ему рассказали про Серонию и про цели, ради которых этот клад хранится, он все равно станет настаивать на том, что банковские сейфы значительно надежнее полки в гардеробе, и будет умолять графиню доверить драгоценности его банку.