Книга Ночь пяти стихий - Илья Стальнов

Джумба обернулся. Небрежно выбил из рук хицейца меч. Приподнял карлика одной рукой, как-то непонимающе глядя на него. Встряхнул, как котенка. И переломил позвоночник о колено. Отбросил труп. Качнулся. Сделал шаг, попытался нашарить лезвие на спине и выдернуть его, но не смог. Тогда он нагнулся, поднял тяжелую дубину, размахнулся и метнул ее. И зрители впервые услышали вопль отчаяния и радости, который исторгся из самых глубин души дикаря.

Дубина описала широкую дугу и упала на трибуну.

Один зритель вскрикнул, схватившись за переломанную руку, другой упал замертво.

Дикарь рухнул на арену и замер навсегда рядом с шестерыми хицейцами, которых он сегодня лишил жизни во славу алчного до развлечений и крови плебса Атлантиды.

Трибуны неистовствовали. Они давно не видели такого зрелища.

Лицо принца Гормана передернуло от отвращения. Он с омерзением глядел на свой народ. В глазах же Видящего мага Хакмаса, наоборот, читалось сострадание.

На трибунах напротив наблюдали за происходящим еще двое. Тучный, с оловянными равнодушными глазами, болезненный Император Прат Хитрый. Он часто дышал, его не так волновало зрелище, как проблемы с желудком. Схватки в театре он видел сотни раз. Они наскучили ему. В последнее время все меньше было удовольствий на земле, способных пробить броню его апатии. Он бы тоже с удовольствием был сейчас не здесь, а в покоях, под присмотром врачевателей, но не мог себе этого позволить.

Рядом с ним сидел, ежась, будто от холода, советник и придворный маг Картанаг Змея. По его холодному, с зеленоватым оттенком лицу ползла злая улыбка. Он наслаждался неистовством плебса. Он был очарован зрелищем. Он любил театр.

Картанаг взял «длинное стекло», внимательно рассмотрел поверженных на арене. Потом его взгляд упал на противоположную трибуну. Советник усмехнулся еще шире, когда разглядел гримасу отвращения на лице принца, и едва слышно прошептал:

– Щенок…

РУСЬ. КУПЕЧЕСКОЕ СЧАСТЬЕ

(1620 год от рождества Христова)

Преодолев длинный путь, избежав стольких опасностей и ловушек, купец Лука сын Мефодьев даже представить себе не мог, что самое худшее ждет его дома. Прямо в двух шагах от родного лабаза, доверху набитого богатыми товарами.

В тот год, соблазненный товарищами, решил он попробовать новое дело, очень доходное, но не менее и рискованное. Устремился его взор на Север. В Пермь можно было попасть сухим путем только зимой, когда прихватит жестокий морозец дороги и болота да разбредутся по теплым займищам, попрячутся разбойники. С Божьей помощью добрался до северных краев Лука с товарищами без особых хлопот. Ну а там – раздолье для души купеческой! Местный люд совсем цену товару не знает, не ведает. За железный топор можно было столько соболей взять, сколько одновременно в дырку пройдет, куда топорище вставляется. Возвращались купцы в самом добром расположении духа, при хорошем куше, когда снег и лед стаяли. Спустились водным путем по речке Вычегде на Двину, ну а там и до самого Ярославля рукой подать. А дорога от Ярославля до Москвы – сущая безделица. Со знатным товаром прибыли в первопрестольную, а покидали ее еще более разбогатевшими. Хорошо с заморскими купчинами – немчурой да голландцами – поторговались. У одного такого немца, важного и по-русски говорящего так, словно ворон каркает. Лука выменял товара с тройной выгодой и только в бороду усмехался, что немец тот облапошенным и довольным ушел.

По родным муромским лесам обоз, набитый медной и серебряной посудой, гемпширской каразеей, толстым аглицким сукном да жемчугом, прошел без сучка и задоринки, хоть вовсю шалили здесь и свирепствовали лихие людишки. Вон, вдоль всей дороги кресты понаставлены, под одним аж пятнадцать невинно загубленных купцов и их людишек лежат. Еще чертовщиной муромские леса славятся, но и тут Бог уберег.

После далекого пути стал Лука богаче в два раза, живот отрастил» и жизнью своей был доволен вполне. Жил в справной избе с сытыми да пригожими бабой и ребятишками, никогда съестные запасы не переводились, к церковной службе всегда исправно ходил и Господу поклоны бил. По возвращению аж пятнадцать рублей в храм пожертвовал, за что батюшка пообещал неустанно его имя пред Богом упоминать, чтоб тот грехи простил да о достатке и доходах его хороших и дальше заботился.

Впрочем, грехов особых за собой Лука не видел. Ну разве любил в отъезде за бабами-молодухами приударить, в чем потом сильно раскаивался и на коленях перед образами прощение вымаливал. Он уже давно про себя просчитал, сколько за каждую бабу соблазненную поклонов и свечек положено, так что душа его была спокойна. Что своих же купцов и заморских гостей случая надуть не упускал, любил на грош пятаков выменять – так на то и купеческая жизнь, правила такие. Ну а насчет чрезмерного пристрастия к доброму вину и браге – так это вообще дело божеское, в Святом писании недаром сказано, как Иисус в вино воду превращал. Впрочем, хоть и любитель был Лука выпить, но чересчур не увлекался. Вон цены какие, а он прижимистый, привык деньги считать, знал, что денежка к денежке идет. Больше всего пить любил он за чужой счет, но таких глупых, кто поить может забесплатно, немного в его жизни встречалось. Притом чем дальше – тем их меньше. С чего бы это?

Тот вечер Лука решил провести в кабаке. Сидел он за столом и потягивал маленькими глотками брагу, закусывая пирогом с рыбой. Лука уже заскучал в одиночестве. Из друзей-приятелей и просто купцов, с которыми можно посудачить о житье-бытье, в кабаке низкого не было. С простолюдинами общаться – ниже его достоинства. Один приличный человек – дьяк воеводинский в углу, но к нему на хромой кобыле не подъедешь. Гордый, неприступный. А где его гордость, когда от имени хозяина деньгу с простого люда тянет да в кабаке пропивает?

Тут-то перед Лукой и возник незнакомец. Был он высок, длинноволос, как положено православному, с окладистой бородой. Лука любил мужиков с густыми бородами. Насмотрелся на многое он за свою жизнь. Немало немчуры видел, так те вообще выбриты гладко, как колено рожа. Стыдобища-то!.. Одет незнакомец был богато: высокие, мягкой кожи сапоги, подбитые гвоздями, роскошные красные штаны с зеленью, синий зипун с длинными рукавами. Вышитый серебром пояс подпоясывал, как и положено, под брюхо, от чего казался значительным и толстым, хотя на самом деле и не отличался тучностью. За поясом у него был кинжал.

Незнакомец сразу понравился Луке – человек достойный, приличный, он принадлежал, похоже, к так любимым купцом людям, которые могут напоить за свой счет.

Чернобородый учтиво поздоровался, попросил разрешения подсесть к столу и примостился напротив Луки, при этом назвав его по имени.

– Откуда, добрый человек, ты меня знаешь?

– Ты ж ныне знаменитость. Вон какое путешествие пережил.

– Да уж, было…

– Наверное, не только товару, но и рассказов разных привез?

– Это уж завсегда;

– Ну так расскажи, что на свете белом делается… Э, принесите-ка доброго вина… За мой счет, мил человек! – успокоил незнакомец встрепенувшегося было купца.