Книга Мой любимый ангел - Джоанна Мэйтленд

Эйнджел ахнула.

– Да нет, я понимаю, это было нехорошо с его стороны. В конце концов, Мэри была ни в чем не виновата. Но ты должна понять – он только что схоронил жену, которую очень любил. Он прямо обезумел от горя, один раз я даже подумала… – Леди Шарлот мгновение помолчала. – Потом он все же оправился достаточно и решил, что ему надо жениться снова, чтобы продлить свой род, потому что на Джулиана надежды было мало.

– На Джулиана? Но… но ведь он умер еще в детстве?

– Это тебе отец так сказал?

Эйнджел кивнула. Отец лишь однажды упомянул о своем младшем брате, и было видно, что ему тяжело о нем говорить. Как Эйнджел ни старалась, она так и не вытянула из него ничего больше. В доме, кроме детского портрета Джулиана, от него не осталось никаких следов.

– Я могу понять, почему он сказал тебе так, но… боюсь, это неправда, милая моя. Джулиан умер, но… Ох, дорогая, это слишком тяжело.

Эйнджел ждала.

Тетя Шарлот снова вздохнула.

– Джулиан был намного моложе и меня, и твоего отца, но такой охальник, что нас просто оторопь брала. Что бы отец ему ни говорил, он не обращал внимания. Они постоянно ссорились. Твой отец хотел, чтобы Джулиан женился ради продления рода, но тот предпочитал разгульную холостяцкую жизнь, выпивку да игру. Заявил, дескать, отец пусть сам обеспечивает себе наследника. Дескать, ему надо просто найти жену поплодовитее, чем та, которую похоронил. Можешь себе представить, как отреагировал на эти слова твой отец! Еще одна трещина в семье. Джулиан уехал во Францию, и больше мы его не видели. Я… я слыхала, он там женился, но во время Террора[2]погиб и он сам, и его жена, и вся женина родня. Понимаешь, она была дочерью графа д'Эреи…

Леди Шарлот встала и подошла к окну. По ее сгорбленной спине Эйнджел поняла, что тетя старается справиться с собой.

– Как бы он ни был дурен, – проговорила она сдавленно, – он не заслуживал такой смерти. Да и никто не заслуживал.

Эйнджел сидела молча, ожидая, пока тетя возьмет себя в руки. Было ясно, что она, несмотря ни на что, любила Джулиана. Может, отец тоже любил его? Не потому ли убрал из Роузвейлского аббатства[3]все напоминающее о Джулиане, что память о нем была слишком болезненна?

– А дедушка Огастес? – спросила Эйнджел, когда тетя Шарлот наконец повернулась к ней лицом.

– Они с твоим отцом больше не разговаривали. Твой отец даже не пошел на похороны, когда умер сын Огастеса, да и на похороны самого Огастеса тоже.

– Ох, а я думала, что Фредерик – сын Огастеса! – удивилась Эйнджел.

– Нет. Он его внук.

– Ох, – снова произнесла Эйнджел. – Так, значит, он совсем не старый?

– Нет, конечно. Но ведь ты это знала, разве нет? Сама же собиралась за него замуж.

– Да что вы, тетя Шарлот, я просто пошутила, уверяю вас. Я совершенно ничего не знаю про кузена Фредерика. Я думала, ему по крайней мере пятьдесят лет, он толстый… С большим красным носом, – добавила Эйнджел, стараясь развеселить тетю.

– Нет, Эйнджел, я вижу, просто необходимо посадить тебя под замок, – строго проговорила тетя Шарлот, полностью оправившись. – Не понимаю, зачем я… Думаю, мне лучше уйти и предоставить тебя самой себе.

– Но тогда вы упустите все самое интересное.

Леди Шарлот подняла брови.

– Поскольку наш траур кончился, дорогая тетя, – продолжила Эйнджел решительным тоном, – нам с вами пора позаботиться о себе. С Бони[4]покончено, так что месяца через два, когда погода поправится, я хочу съездить на континент. А пока можно открыть наш дом в Лондоне, как вы считаете?

– Я…

– И если нам случайно встретится новый граф Пенроуз, мы обойдемся с ним вежливо, пусть даже он широк в талии и краснолиц.

– Эйнджел, мы не можем…

– Как глава семьи, – с нажимом произнесла Эйнджел, – я хочу, чтобы старые ссоры были забыты. Мы должны постараться, мы обе, тетя.

Леди Шарлот слегка качнула головой, но выражение лица Эйнджел, судя по всему, произвело на нее свое действие, потому что старая женщина не стала спорить.

– Хорошо, если нужно, я его приму. И не думаю, что он толстый. Его отец и дед были худые как щепки. Я еще всегда думала, что таким и должен быть человек, который трясется над каждым пенни.

– Значит, худой и красноносый.

Леди Шарлот покосилась на племянницу.

– Ну, ты, наверное, удивишься, но вряд ли у Фредерика красный нос. Пока нет. В конце концов, – она мгновение молчала, прищурившись, – он всего-то на несколько лет старше тебя.

– Но… – Эйнджел не дали договорить. Дверь открылась, показался старик Уиллет, семейный дворецкий.

– Тут джентльмен прибыл, миледи, – негромко сказал он. В голосе его звучало нескрываемое неодобрение по адресу прибывшего. – Говорит, что в родстве с вами, но…

Эйнджел засмеялась.

– Ну вот, тетя, что я вам говорила? Это кузен Фредерик, сам явился заглаживать ссору.

Уиллет виновато кашлянул.

– Это… этот джентльмен назвался Роузвейлом. Говорит, он Джулиан Роузвейл.

Эйнджел прижала руки к горлу. Леди Шарлот, никогда не позволявшая себе на людях ни малейшего проявления чувств, мягко осела на пол в глубоком обмороке.

* * *

Без головного убора, свесив голову, граф Пенроуз несколько минут стоял, преклонив колено, у могилы, не обращая внимания ни на то, что быстро сгущались зимние сумерки, ни на дождь, мочивший его плащ.

Росс Грэм, переминавшийся с ноги на ногу по другую сторону серой могильной плиты, хотел что-то сказать, но передумал и снова уставился в землю.

Наконец Пенроуз поднял голову и встал. Его густые темные волосы слиплись от дождя. Он вытер рукой затылок, где дождевые капли уже угрожали проникнуть за ворот рубахи, затем легким движением стряхнул грязь с брюк и надел шляпу.

– Пошли, Росс, обратно в гостиницу. У тебя такой вид, будто ты вот-вот окоченеешь.

Росс слабо улыбнулся и пошел следом за другом. Их башмаки вязли в грязной траве.

– Странно, когда бы я сюда ни пришел, всегда отвратительная погода. – В речи Росса, в каждом его слове явственно слышался шотландский акцент. – Может, она нас испытывает, как ты думаешь?

Пенроуз глухо засмеялся.

– Да нет, что ты! Тетя Мэри была сама доброта. Ты это знаешь не хуже меня. – Пенроуз оглянулся на маленький букетик подснежников, который кто-то положил на могилу Мэри Роузвейл. Она любила подснежники. Цветы уже успело забрызгать грязью, но все равно они ярко выделялись на сером камне. Словно лучик солнечного света в тусклом существовании тети Мэри.