Книга Секрет моей любви - Сандра Мэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Саманта Аройя, урожденная Джессоп, была одна на всем белом свете. У нее отобрали даже то единственное, что казалось ей незыблемо и единственно — ее. Ее собственную дочь. Эсамар Анжелу Кончу ди Аройя. Маленького ангела десяти месяцев отроду.
При этой мысли глаза Саманты наполнились слезами и она начала раскачиваться из стороны в сторону на жестком табурете, судорожно зажав стиснутые руки между коленей. Из груди вырвался тоненький, тоскливый вой. Соседки не обратили на него ни малейшего внимания, только надзирательница — здоровенная тетка с мускулистыми, почти мужскими руками и суровым лицом — легонько ткнула ее резиновой дубинкой в спину.
— Не начинай, Аройя. В изолятор захотела? Останешься без свидания.
Саманта испуганно сжалась в комочек, замолчала, глотая горькие слезы, вставшие комком в горле.
В этот момент в зал свиданий вошел тот, кого она ждала… вернее, не ждала вовсе.
Все время следствия и эти две недели к ней приходил только один человек — ее адвокат, Фил Колман. Единственный из окружения Карлоса, более того, его, Карлоса, доверенное лицо и друг, который не верил в виновность Саманты и делал все, чтобы вытащить ее из тюрьмы. Фил остался единственным ее другом в этой стране — да и на всем белом свете, наверное, тоже. Как странно: раньше ей казалось, что у нее очень много друзей…
Она почувствовала взгляд — и подняла голову. Едва удержалась от крика, отшатнулась, едва не упав с табурета. Утонула в двух черных омутах презрения и ненависти…
В глазах, которые она тысячу лет назад любила больше всего на свете.
Разумеется, этот посетитель ничем не напоминал худощавого, невзрачного Фила с его очками в золотой оправе и тонкими бледными пальцами. О, нет — этот человек был полной противоположностью Филу, да и большинству мужчин, которых знала в своей жизни Саманта Аройя, урожденная Джессоп.
Высокий, широкоплечий, атлетического сложения. Коротко стриженые волосы цвета воронова крыла, чуть прибитые сединой на висках. Смуглая чистая кожа, вечная синеватая тень будущей щетины — как у всех южан. И глаза — горящие, черные глазищи, опушенные длинными, как у девицы, ресницами. Резко очерченный рот, римский нос, брови вразлет — о, Рауль ди Аройя был настоящим испанским грандом. Всегда был. Карлос страшно завидовал внешности старшего брата. Сам-то Карлос напоминал, скорее, быка на арене корриды — крепкий, массивный, неуклюжий, с короткой шеей и маленькими глазками, сердито сверкавшими из-под косматых бровей, обладавший звериной силой и звериным же темпераментом, граничащим с жестокостью…
Как ее угораздило выйти за него замуж…
Впрочем, это совершенно неважно. Как неважно и то, что именно Рауля ди Аройя Саманта любила больше жизни, именно он стал ее первым мужчиной…
…И именно он забрал ее дочь!
Сердце билось уже не в груди — где-то в горле. Паника накрывала холодным липким покрывалом. Зачем он пришел? Еще раз выразить свое презрение и ненависть? Посмеяться над ней? Нет, на Рауля это совсем не похоже. Он умел рубить концы с одного удара, раз и навсегда — ей ли не знать! После этого человек, с которым он разорвал отношения, просто переставал для Рауля существовать. Возможно, он способен уничтожить противника — но мстить уже поверженному… нет, вряд ли.
Тогда — что?!
Что-то случилось с девочкой?!
Больное воображение и напряженные нервы рисовали жуткие картины. Кончита простудилась, подхватила неизвестный вирус, выпала из колыбельки…
Саманта метнулась вперед, схватила черную эбонитовую трубку. Ее лихорадочно горящий взгляд встретился с неприязненным и холодным взглядом мужчины, и Рауль невольно вздрогнул, словно обжегся. Впрочем, он быстро взял себя в руки и спокойно уселся на стул, поднял трубку — и поморщился, услышав ее истерический вопль:
— Что с ней?!! Что с моей дочерью?!!
Он покачал головой и ответил коротко:
— Ничего.
Надзирательница сердито опустила руку на плечо Саманте, заставив сесть обратно на табурет — впрочем, у нее и без того подгибались ноги. Ее трясло, словно в лихорадке, зубы стучали. Спокойно, Сэмми! Ты должна контролировать себя. Да, тебе никогда это не удавалось, но надо учиться. Ради дочери. Ради малышки Кончиты.
Легко было читать про себя эти мантры — но применить их на деле никак не удавалось. Слишком уж тяжело этот мужчина прошелся по ее жизни. Слишком многое она так и не успела ему высказать!
Рауль ди Аройя со скучающим и брезгливым видом оглядывался по сторонам. Запах и обстановка явно не устраивали гордого испанского аристократа, одного из богатейших людей Европы. Ничего, ничего — рано или поздно она, Саманта, заставит его познакомиться с этим заведением поближе! Когда все выяснится, когда правда выйдет наружу…
Она закусила губу до крови. Пять лет по несправедливому обвинению. Пять лет — за преступление, которого она не совершала. Пять лет — без дочери, без солнца, без свободы.
Ей не доведется увидеть первые шаги дочери, услышать ее первые слова. Она не купит ей первое «взрослое» платьице, не отведет к первому причастию…
Слезы текли по исхудавшим щекам, но Саманта их не замечала. Она из последних сил заставила себя поднести к уху трубку. — Где моя дочь? Что ты с ней сделал? Отправил в приют?
— Успокойся, истеричка.
— Отвечай, будь ты проклят!
Он уставился прямо на нее — и Саманта вынуждена была признать, что в любой ситуации этот человек потрясающе владел собой. И еще — умел заполнять собой все пространство, подчиняя себе людей. Вон, даже крикливая толстуха, чей пронзительный голос доносится сквозь толстое стекло, притихла, опасливо оглянулась на важного сеньора — и явно понизила голос.
Рауль ди Аройя был из тех людей, кого невозможно игнорировать — и забыть тоже.
Особенно — если вас с ним связывали когда-то жаркие, сумасшедшие, счастливейшие ночи любви. Особенно — если вы до сих пор помните вкус этих губ, чувственных и жестоких. Особенно — если однажды этот человек вас предал и бросил…
Под пронизывающим взглядом черных глаз своего ненавистного любовника она вдруг ощутила дикое, неуместное желание, почувствовала, как загорелась кожа на груди…
— Сядь. И прекрати вести себя, как обкурившаяся истеричка — иначе отравишься обратно в камеру, а я — в аэропорт.
Секунду в груди Саманты боролись слепая ярость и холодный рассудок. Победил рассудок. Она сейчас успокоится — и будет очень покладистой, вежливой и спокойной. Она даже, возможно, извинится за свою вспышку…
Как это сделать, скажите — если в глазах темно от злости, а в груди тесно и больно от возмущения, отчаяния и обиды?
Слезы пришлись кстати. Саманта торопливо вытерла их кулаком, в глубине души надеясь, что выглядит достаточно трогательно и беззащитно.
— Я больше не выдержу эту муку, Рауль! Скажи мне — в имя милосердия! — где моя дочь?