Книга Взрослые сказки - Александр Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люди всему нужны.
Она из ссоры пространства со временем.
У одних оно изнашивается до прошлого, у других взрывается будущим. Какое из трех самое настоящее?
Миг не устраивает.
– Если родители – иголки, то дети кто?
– Шишки.
Стоит отрубить одну голову, и тысячи откажутся быть людьми.
Все подбирают с Земли: кто камни, кто листья, я – сказки.
Их не читают дети, взрослые тоже не читают.
Сократу приснился Платон на его коленях. С колен Толстого сошли Пастернак и Гала. У Галы на коленях побывали Дали и Элюар.
Более плодовитых колен не обнаружено.
Боль – бал сердца.
Любая сказка из добра и зла.
Гласная – Ева букв.
Согласные разные. Три в добре, две – во зле.
Адам и остальные буквы в зрителях.
Всё как у людей и даже больше.
Вечер – отец всего. Мать – день.
«Утро вечера мудренее» – сказка.
Родился в паучьей банке. Такое не прощается. Не паук – преступник. Опустили на дно, там буквы лицом к людям, спиной к паукам. Буквы его полюбили, вывели на волю. Люди оскорбились текстами со спины. Посмеялись над пауком-писателем и сунули в пункт приема пустой посуды. Он понимал: люди не пауки, но и не читатели. Писал для себя. Людей давно нет, буквы с лица стареют скорее. Есть библиотеки в пунктах приема пустой посуды, и писатель – паук за спинами букв.
На свету есть мамы и дети, остальных на свете нет, они по ту сторону от него.
– Как ты пишешь?
– Слушаю первую букву.
– А вторую?
– Вторая смущается.
«Не место красит человека, а человек место».
Это сказка.
Наши места ни одна краска не возьмет.
Герои – горе.
Награды – грим.
Воздух – твердая порода. В нем есть отверстия, в них порой поют люди и птицы, и поэты там пишут.
Детские сказки для сна. Взрослые – лекарство.
Короткие: стук в дверь, пощечина, выстрел.
Если секунду жизни завернуть в фантик, получится сказка.
Если число Эйлера умножить на високосный год, результатом будет тысяча и одна ночь.
У сказочника уста медом мазаны, перо вином, правая рука полынью, левая мандарином, под ногтями крупинки соли и перца.
Всё землёй свято: и деревья, и трава, и цветы, и дороги, и могилы… В прежние времена хлеб землёй сдабривали и воду на земле заваривали, и людей на ней много было.
Всё землёй свято…
Первая книга и последняя всегда перед глазами, для надежности – в двух экземплярах. Читать ее не перечитать, до самой смерти страниц хватит.
Ладонь слеплена из солнышка хлебного мякиша, ладная, теплая, как из печи маминой. Мизинец сахарный из детства сладкого. Безымянный – жгучий, из красного перца юности. Средний – горький, зрелый от жизни прожитой. Указательный – из уксуса старости. Большой – из соли мудрости.
Сколько пальцев, столько и специй.
У сказки, как у любви, – уста и уши.
Сколько сказок знаешь, столько тебе и лет.
Правда – детская игрушка, забава – взрослая.
Женщина в платье – птица.
– Что такое счастье?
– Жизнь в четыре глаза.
Когда вернулся, из родственников никого не было. Двери еле приоткрыли. Хотел было расстроиться, но пахнуло таким теплом манной каши, что и утешило, и рассмешило.
Книги – самки бабочек. Читатели – самцы. Они, перелистывая крылышки, ищут пояса верности, не понимая, что невинность руками не ловится.
А вслух читать редко кто может.
Часы, календарь, численники, секундомеры – зеркала, в которые глядится время.
У времени нет друзей.
С арбузом, как с женщиной, приподнимешь подол, глянешь и не знаешь, огорчаться или радоваться…
Пока не попробуешь.
Думаешь, блондинки на одно лицо, а как надломишь, неведомым ароматом повеет, вопьешься в пряную свежесть, и остановиться не можешь.
Понятное дело, не вишня, но хороша!
Одно ухо для лжи, другое для правды. А между ними голова. Нос – столб пограничный. Одна ноздря правдой дышит, другая ложью. Рот от удивления открываться приспособлен и вздыхать от ошибок. Когда правая рука в подбородок упрется, левая затылок почешет, в мозгах заискрится надеждой.
