Книга Как если бы я спятил - Михил Строинк

Не лишенная актерского дарования, она вопит: «Бог с тобою, Метье!» — и, как опытный регбист, ускользает от первого захвата, но тут же попадает в лапы двух охранников, опрокидывающих ее в неглубокий пруд. Промокшую Метье уводят — остается лишь выжженная на снегу черная восьмерка.

Под впечатлением, мы возвращаемся к столу. Все долго молчат, пока Гровер первым не нарушает тишину: «По-моему, подгорел тост».

Трое наших начинают хихикать, только тут до Гровера доходит, какую глупость он сморозил. «Ой», — произносит он, не разжимая губ, что еще сильнее подчеркивает его беззубость. Две женщины в сердцах нападают на Гровера с упреками, за него вступаются другие пациенты, а инструкторы пытаются всех утихомирить. В конце концов охранник приносит завтрак. Одно ожидание позади. Слава Богу, вздыхаю я про себя.

3

После завтрака мы принимаемся за работу. У каждого пациента свое рабочее место. «Радуга» оснащена столярным и токарным профессиональными цехами, а также мастерской по смешиванию красок. Кто-то занимается уборкой или проходит обучение, другие работают на кухне или в саду. Я числюсь садовником и вместе с Гровером черепашьим шагом плетусь к сараю.

Сад в нашей больнице не просто какой-то садишко. Обширная территория, преображающаяся летом в веселую, суматошную игровую площадку, в комплекте с прудом, двумя холмами и столами для настольного тенниса гордо красуется на главной странице больничного веб-сайта. «Сентер Паркс» отдыхает.

Мы не только ухаживаем за декоративными растениями, но выращиваем овощи и фрукты. Благодаря нашей теплице мы можем считать себя самообеспечивающимся биотопом душевнобольных. Каждое утро около тридцати отъявленных идиотов начинают распределять задачи. Мы с Гровером предлагаем привести в порядок лужайку. Официально это называется «поддержать своих одногруппников», а неофициально — «поковыряться граблями в земле и выкурить сигаретку». С тележкой, полной впечатляющих садовых инструментов, мы лениво тащимся по снегу к выжженной траве.

Гровер похож на неряшливого, старого, беззубого «бисквитного монстра»[2]. Прозвище ему подобрали как нельзя кстати — этакая смесь двух персонажей из «Улицы Сезам»[3], чем сам он безумно гордится. Больше тридцати лет он возглавлял крупнейшую в Голландии курьерскую службу. Это было его собственное предприятие, созданное им с нуля. Сначала он сидел за рулем первого фургона, а потом управлял штатом водителей более пятидесяти грузовиков. Работал как вол и любил свою работу. Сейчас он любит сдобные булочки и папиросы.

Гровер пахал по девяносто часов в неделю до тех пор, пока в его голове что-то не переклинило. Он перестал понимать, что его сотрудники способны мыслить самостоятельно или расходиться с ним во мнениях. Когда однажды вечером, попивая свою сорок шестую чашку честно заработанного черного, как смоль, кофе, он столкнулся с чересчур требовательным шофером, в его мозгу произошло короткое замыкание.

Примерно с такой же лопатой, что сейчас у него в руках, он накинулся на бедолагу шофера. Тот, защищаясь, выбил Гроверу кучу зубов, однако не смог отразить решающий удар лопатой в живот. Гровер признал свою вину, получил двенадцать лет тюрьмы и направление в психушку. Очень скоро оказалось, правда, что Гровер неизлечим. Слишком уж далеко отъехала у него крыша. Свой грех он искупает тем, что не отдает в починку вставную челюсть. Гровер относится к категории так называемых долгосрочников. Он обречен здесь состариться и умереть. Без вставной челюсти.

В двенадцать начинается обед. В нашем распоряжении четыре часа, чтобы обустроить свой участок. Примерно на три часа больше, чем нужно. Гровер с легкостью соображает, как будет выглядеть наш рабочий график в режиме замедленной съемки, подсчитывая, сколько перекуров, когда и какой длительности нам предстоит сделать. Все-таки не зря он работал директором.

4

Польский художник Роман Опалка, живший где-то во Франции, попытался нарушить одно из последних табу человечества. Сорок пять лет он рисовал время. Он пришел к этой невероятной идее, когда молодым человеком почти три часа прождал свою будущую жену.

Эти три часа заставили его задаться справедливым вопросом, почему человечество испокон веков пляшет под дудку времени. Власть, любовь, деньги, секс и прочие популярные темы в искусстве уже давно разобрали по косточкам, дав им определения, абстрагировали, вывели из запретной зоны и акцентировали. Время же до сих пор оставалось неприкосновенным.

Вскоре он арендовал огромный склад, купил самые большие холсты, какие только смог найти, и приступил к работе. Он окрашивал холсты в черный цвет и каждую секунду, не затраченную на насущные жизненные потребности (еду, питье, сон, любовь, отправление естественных нужд), посвящал изображению порядковых чисел. Бесконечные белые цифры на черном фоне.

На каждом новом холсте он подмешивал к фону немного белил. Чем больше истекало времени, тем светлее становился фон. Роман подсчитал, что, достигнув числа 7777777, он будет рисовать белой краской на абсолютно белом фоне. Тогда его проект можно будет считать завершенным. Время будет побеждено. Он укротит время и прославится на весь мир.

5607249 стало последним написанным им числом. Когда он умер, ему было восемьдесят лет. Почти никто не знал о его существовании и о его кропотливом труде. Ему были чужды стремления к славе и величию, столь типичные для художников. Смысл его жизни составляло лишь творчество, которое, возможно, так и не будет понято до конца. Он был величайшим творением сам по себе. Уставленный полотнами сарай представлял меньшую ценность, чем его физическая работа. Он освободился от времени. Или же стал его орудием?

5

Незадолго до обеда мы заканчиваем приводить в порядок лужайку. И даже ухитряемся посадить в восьмерку Метье пару тюльпанных луковиц. Результат коллективной работы и приятный подарок к весне от нашей группы. Мы заслужили наши бутерброды.

Обеды в «Радуге» не фонтан. Несвежий белый хлеб с джемом или арахисовым маслом. Если проявить немного изобретательности (чем меня иногда попрекают), то можно намазать хлеб и джемом, и арахисовым маслом. Но дальше уже не разбежишься.

Дневная смена заканчивается в половине пятого. После чего нам предоставлен получасовой перерыв, который мы, как правило, тратим на то, что боремся за право выбора телеканала. До самого просмотра передач при этом дело никогда не доходит. Поэтому мы садимся играть. В настольные игры, вечно недоукомплектованные, в разваливающихся картонных коробках, перевязанных резинками. Гостиная нашей группы похожа на сбывшуюся детскую мечту. С красочными игрушками в каждом углу. Не у многих групп есть такое большое раздвижное окно с видом на сад. Летом мы наслаждаемся солнышком на нашей террасе.