Книга Под покровом небес - Пол Боулз

Другой мужчина снисходительно рассмеется, и он присоединился к его веселью.

— Исключительно ради тебя, полагаю? — сказал ее муж.

— Ради нас. Ты же знаешь, что ненавидишь все это не меньше моего.

— Что «все это»? — спросил он, защищаясь. — Если ты имеешь в виду эту бесцветную мешанину, которая называет себя городом, то да. И все же, черт подери, я тысячу раз предпочел бы ее, а не Соединенные Штаты.

Она поспешила согласиться:

— Разумеется. Но я имела в виду не это конкретное место или какое-то другое, а весь тот ужас, который творится после любой войны всюду.

— Брось, Кит, — сказал второй мужчина. — Ты же не помнишь никакой другой войны.

Она проигнорировала его слова.

— Люди из разных стран становятся все более неотличимы друг от друга. У них нет ни своего характера, ни красоты, ни идеалов, ни культуры — ровным счетом ничего.

Ее муж потянулся и через стол погладил ее руку.

— Ты права, права, — сказал он с улыбкой. — Все становится серым, и будет еще серее. Но некоторые места будут сопротивляться болезни дольше, чем ты думаешь. Вот увидишь, в Сахаре…

С противоположной стороны улицы радио обрушило на них истерические колоратуры сопрано. Кит вздрогнула.

— Так давайте поскорее отправимся туда, — сказала она. — Возможно, там нам удастся избежать этого.

Как завороженные они слушали, как ария, приближаясь к развязке, совершала традиционные приготовления для неотвратимой высокой финальной ноты.

Немного погодя Кит сказала:

— Наконец-то. Теперь я бы не отказалась от бутылки «Ольмейской».

— Бог мой, еще одну порцию этой шипучки? Ты же опять выпьешь залпом.

— Знаю, Таннер, — сказала она, — но я не могу не думать о воде. На что бы я ни посмотрела, меня начинает мучить жажда. Однажды мне показалось, что я могу выпить цистерну. Алкоголь в такую жару не для меня.

— Еще одну бутылку «Перно»? — Таннер вопросительно посмотрел на Порта.

Кит поморщилась:

— Если бы это было настоящее «Перно»…

— Оно не так уж плохо, — сказал Таннер, когда официант поставил на стол бутылку минеральной воды.

— Ce п'est pas du vrai Pernod?

— Si, si, с'est du Pernod, — сказал официант.

— Давайте изменим план, — сказал Порт. Он тупо разглядывал свой бокал. Все молчали, пока официант не ушел. Сопрано взялось за новую партию.

— В один присест! — вскричал Таннер. Грохот трамвая и его трезвон, прорезавший террасу, на какое-то мгновение заглушили музыку. В солнечном свете, бившем из-под тента, они успели заметить пронесшийся мимо открытый вагон, битком набитый людьми в лохмотьях.

Порт сказал:

— Вчера мне приснился странный сон. Я все пытался вспомнить его и в эту самую минуту вспомнил.

— Нет! — взмолилась Кит. — Сны такая скучища! Ну пожалуйста!

— Ты не хочешь услышать мой сон? — Он расхохотался. — Но я все равно его тебе расскажу. — Последнее было сказано с известной жестокостью, которая на первый взгляд могла показаться наигранной, однако, взглянув на него, Кит поняла, что на самом деле он сдерживает захлестывавшую его ярость. Она уже готова была отпустить что-нибудь язвительное, но прикусила язык.

— Это не займет много времени, — улыбнулся он. — Я знаю, вы делаете мне одолжение, выслушивая мой сон, но иначе мне не вспомнить его до конца. Был день, я ехал на поезде, который все увеличивал и увеличивал скорость. И я подумал про себя: «Сейчас мы врежемся в гигантскую кровать с горою белья».

— Загляни в «Цыганский сонник» мадам Ля Иф, — насмешливо сказал Таннер.

— Заткнись. И мне пришло в голову, что если я захочу, то смогу пережить все заново: начать сначала и дойти ровно до настоящей минуты, прожив точь-в-точь ту же самую жизнь, вплоть до мельчайших деталей.

Кит печально закрыла глаза.

— В чем дело? — осведомился он.

— Думаю, с твоей стороны в высшей степени бездумно и эгоистично настаивать на том, что, как тебе прекрасно известно, нагоняет на нас только тоску.

— Зато мне это доставляет массу удовольствия, — он расплылся в лучезарной улыбке. — К тому же готов поклясться, что Таннеру не терпится дослушать мой сон до конца. Не так ли?

Таннер улыбнулся:

— Сны — мой конек. Я знаю свою Ля Иф наизусть. Кит открыла один глаз и посмотрела на него. Принесли вино.

— И я сказал себе: «Нет! Нет!» От одной мысли обо всех этих жутких страхах и боли, которые придется пережить заново, во всех деталях, меня бросило в дрожь. А потом я случайно взглянул в окно, увидел деревья и вдруг неожиданно для самого себя сказал: «Да!» Потому что знал, что снова захотел бы пройти через все эти ужасы только ради того, чтобы вдохнуть запах весны так, как вдыхал его ребенком. Но тут я сообразил, что слишком поздно, потому что, пока я думал «Нет!», я потянулся и выбил все свои передние зубы, точно они были из гипса. Поезд остановился. Я стоял, держа свои зубы в руке, и вдруг начал рыдать: знаете, такими жуткими рыданиями, какие бывают во сне, когда все тело сотрясается как от землетрясения.

Кит неуклюже поднялась из-за стола и направилась в сторону дамского туалета. Она плакала.

— Пусть идет, — сказал Порт Таннеру, чье лицо выразило озабоченность. — Она измучилась. Жара действует на нее угнетающе.

3

Он сидел на кровати в одних шортах и читал. Дверь между их комнатами была открыта, окна — тоже. Над городом и портом шарил своим лучом маяк, выписывая широкие, медленные круги; беспорядочное уличное движение без продыху прорезал требовательный автомобильный гудок.

— Кажется, здесь рядом кинотеатр? — окликнула его Кит.

— Вроде бы, — сказал он, не отрываясь от чтения.

— Хотелось бы знать, что там идет.

— Что? — Он отложил книгу. — Неужели тебя это интересует?

— Да нет, — в ее голосе прозвучало сомнение. — Просто любопытно.

— Фильм на арабском языке, называется «Невеста напрокат». Если верить афише.

— Невероятно.

— И тем не менее.

Она вошла к нему, задумчиво куря сигарету, и минуту-другую покружила по комнате. Он поднял голову:

— Что с тобой?

— Ничего. Она помолчала.

— Так, немного расстроена. Думаю, тебе не следовало рассказывать этот сон перед Таннером.

Он не решился спросить: «Ты поэтому плакала?» Вместо этого он сказал:

— Перед ним? Я рассказал его ему, равно как и тебе. Что такое сон? Господи, не воспринимай все так серьезно! И почему ему не следовало его слышать? Чем вдруг провинился Таннер? Мы пять лет с ним знакомы.