Книга Уважаемый господин дурак - Сюсаку Эндо

Наблюдая за ней, Такамори думал: она уже составила себе приличное состояние, — и чувствовал при этом не только зависть, но и отвращение. Какой же мужчина ей нужен? Хотел бы я увидеть выражение его лица.

Но, к счастью, у нас полно старинных поговорок, которые возвышают мужчин и принижают женщин. «Дочерей и карликов трудно выращивать». «Маленькие воробьи, как вам понять больших гусей?» Пока Томоэ не отрывалась от газеты, Такамори пытался вспомнить эти известные афоризмы и его раздражение понемногу проходило. Но факт оставался фактом: возникала неприятная ситуация, когда большой гусь должен просить взаймы у маленького воробья.

— В конце концов, мы ведь одной крови, — униженно просил он. (Ни на миг не забывая, что сестра на шесть лет младше его).

— Я не признаю никаких родственных обязательств! — отвечала она резко. — Разве я не дала тебе недавно взаймы тысячу иен? Не получишь больше ни одной иены.

После взаимных препирательств она все-таки уступала — но отнюдь не из красивой сестринской любви.

— Хорошо, только я буду брать с тебя десять процентов в неделю.

— Но это безжалостно.

— Что тут безжалостного? Если тебя не устраивает, можешь просить где-нибудь еще.

— Нет, вы только представьте: брать проценты с собственного брата!.. — возмущался Такамори. — Почему бы тебе не стать больше похожей на женщину, — иногда говорил он ей с досадой. — Так ты и мужа себе не найдешь.

— Ты считаешь? Ну это мы еще посмотрим.

— Успокойся на минутку и послушай...

Был такой итальянский фильм под названием «Дорога», который Томоэ несомненно видела. Вряд ли найдется фильм поучительнее, думал Такамори. Женщина по имени Джельсомина была страстно влюблена в мужчину, которого звали Дзампано. Он постоянно бил ее, издевался над ней, но она всегда оставалась с ним рядом. В конце концов он бросил ее в безлюдном месте в горах — зимой, когда солнце уже склонялось к закату. Джельсомина была совершенно не приспособлена к жизни, не способна оценить плюсы или минусы чего бы то ни было. С точки зрения современной японской девушки, что может быть смехотворнее? Но в итоге мучительные страдания превратили ее в святую мадонну. Если женские чувства и превосходят мужские, то это проявляется именно в таких судьбах. Такамори рассчитывал, что сюжет фильма тронет Томоэ до слез.

— Послушай, — серьезно продолжал он. — В жизни иногда терпишь убытки, делаешь бесполезные шаги...

Он бросил быстрый взгляд на ее лицо — посмотреть, как она воспринимает его мудрые замечания, — но увидел, что сестра веселится:

— Это все глупости. Ты действительно очень старомоден. Вам, мужчинам, очень удобно так думать.

И когда она высмеяла женскую психологию Джельсомины, носик ее вздернулся вверх чуть повыше, чем обычно, и победно сморщился.

Что-то было не так с ее носом, когда она его вздергивала вверх подобным образом. Сама она, видимо, думала, что похожа на Софию Лорен, но Такамори этого не замечал. Еще девочкой Томоэ часто морщила нос, когда строила рожи брату. Сейчас подобных вульгарных жестов она уже себе не позволяла, но вздернутый нос все равно говорил о высокомерной самонадеянности — по отношению к мужчинам, обществу и к жизни в целом.

Ее нос когда-нибудь сломается, думал Такамори. Ему хотелось хорошенько ущипнуть сестру, но он знал: только попробуй он, и Томоэ вцепится в него с удвоенной и утроенной силой.

По этой вот причине Такамори в то воскресное утро, зарывшись в одеяло, как улитка в свою раковину, отвечал на пронзительные крики сестры так, словно сидел на дне пустого колодца.

Прозвучал отбой тревоги, Такамори выкурил одну за другой две сигареты и, уже заканчивая вторую, услышал громкие шаги внизу.

В этот раз атака была настоящая. Он быстро затушил сигарету и потянулся за нижним бельем. Но Томоэ вела себя довольно странно — не кричала, только медленно поднималась по лестнице. Такамори стал поспешно натягивать через голову рубашку, но не успел. Дверь в его комнату внезапно распахнулась, впустив яркие лучи утреннего солнца. В дверях, скрестив на груди руки, в безукоризненно белом свитере стояла Томоэ и пронзительным взглядом смотрела на брата.

— Милорд, поздравляю с помолвкой. — Произнося эту нелепицу, сестра наблюдала, как Такамори пытается с трудом застегнуть рубашку, но не может найти пуговицы. — Ты надеваешь ее на левую сторону, дурачок, — Томоэ саркастически улыбнулась его тщетным усилиям. — Ты надел ее на левую сторону, — повторила она, — и нет ничего странного, что не можешь найти пуговицы.

Ему стало неловко — он старался смотреть в окно, чтобы избежать ее взгляда.

— Такамори.

— Да.

— Ты собираешься жениться?

Сидя на кровати, скрестив ноги, Такамори повернулся и уставился на нее. В ее черных глазах и самонадеянно вздернутом носике он увидел, что сестра насмехается над ним. Кажется.

— Кто такая Харуко Хона?

— Харуко? Не имею ни малейшего понятия...

— Ты говоришь мне правду? — В ее голосе слышалось подозрение. Скорчив кислую мину, Томоэ пристально наблюдала за его лицом.

Но Такамори действительно не мог вспомнить этого имени. Среди его знакомых девушек и близких подружек определенно не было никакой Харуко Хона, и он не мог себе представить, чтобы кто-нибудь мог позвонить ему в это воскресное утро.

— Ты хочешь сказать, что я имею какое-то отношение к этой Харуко Хона?

— Я, конечно, не знаю, но... — Сестра засмеялась. — Но тебе только что пришло толстое письмо от Харуко из Сингапура.

— Из Сингапура? — От удивления Такамори разинул рот. Он даже подумал, не помешалась ли сестра — например, от падения курса ее акций на бирже. Такамори никогда не был в Сингапуре и даже в грезах не имел никаких отношений с девушкой в такой далекой стране.

— Покажи.

— Ты что, рассчитываешь получить его даром? Я дам его тебе в обмен на деньги, которые ты мне должен с прошлого месяца.

— Прекрати эти шуточки! Я в самом деле не знаю никакой такой девушки.

Даже Томоэ по его лицу поняла, что он говорит правду, — хоть и продолжала смотреть на него с подозрением.

Наконец она достала из-под свитера толстый конверт, на котором действительно стоял почтовый штемпель Сингапура. Адрес был напечатан латиницей, имя — тоже: Такамори Хигаки. На обратной стороне конверта иероглифами значился отправитель: Харуко Хона, — а за именем в скобках стояли еще два иероглифа, которые было невозможно разобрать. Такамори пришел в полное замешательство.

— Что за отвратительные каракули, — воскликнул он, глядя на иероглифы обратного адреса.

Каллиграфия действительно ужасающая. Было бы приятно, подумал он, получить от девушки прелестно написанное письмо, пусть даже адресованное ему по ошибке, но такой почерк — он не подпадал ни под одну известную школу каллиграфии. Что означает этот непонятный текст? Написан так плохо, что даже приготовишка бы лучше справился. — Должно быть, это чья-то шутка, но для первоапрельского розыгрыша рановато.