Книга Роковой круиз - Жаклин Митчард

Хозяин маленькой иолы сидел поодаль, тоже прислонившись к высокой скале. Он никак не отреагировал на предложение Эрнесто, потому что был мертв.

Царственной походкой редкой длинноногой птицы, вырванной из привычного окружения, Оливия Монтефалько величаво выплыла в жару и оглушительный рев международного аэропорта ОХэйр. Несмотря на то что стоял июнь, она была одета в белый шерстяной костюм. Ансамбль дополняли белые открытые туфли на высоком каблуке и огромные солнцезащитные очки в инкрустированной бриллиантами оправе. Все, мимо кого она проходила, были уверены, что где-то ее видели, возможно на фотографии в журнале. Толпа расступалась перед ней. Пожилая женщина, примчавшаяся в аэропорт, чтобы вместе с дочерью улететь рейсом Санджет — Вегас, приняла Оливию за актрису — ту самую, которая сыграла художницу... У нее еще был парень, а потом он стал привидением... Это был такой милый фильм, а не сплошной секс, секс, секс. У нее были короткие волосы, совсем как у Оливии. Выпрыгнувший из автобуса пилот (у него это получилось, пожалуй, чересчур атлетически, поскольку он хотел произвести впечатление на стюардесс) решил, что эта женщина когда-то уже летела с ним чартерным рейсом на Крит. В отличие от азартной старушки он был прав.

Не обращая внимания на пристальные взгляды окружающих, Оливия приподнялась на носки, чтобы лучше видеть ряды лимузинов, внедорожников и полицейских машин. Где эта огромная махина, которую водит Трейси? Когда Оливия видела ее в последний раз, она была под крышу забита дюжиной друзей-футболистов Кэмми, которые без умолку трещали, распространяя вокруг себя запах пота и грязных носков. Оливию изумляла способность Трейси работать весь день и к тому же готовить еду для Джима, и навещать родителей, и писать письма, и в придачу тренировать футбольную команду. Возможно, теперь, когда Кэмми выросла, у Трейси другая машина?

За Оливией плелись два носильщика, походившие на быков. Они изо всех сил толкали перед собой покачивающиеся горы бирюзовых чемоданов от Хенка ван де Мене. Сунув каждому из них по нескольку мятых банкнот, Оливия одарила их сладкой улыбкой, которая затмила чаевые. Большую часть своего имущества она отправила заранее, но всякие мелочи и жизненно необходимые вещи, упакованные в четырнадцать стильных чемоданов, сопровождали и утешали ее на пути из Италии, где она прожила двадцать лет.

Оливия прикусила губу (когда она была замужем за Франко, эта гримаска в кратчайший срок гарантировала ей драгоценности). Неужели Трейси забыла о ней? Оливия не писала подруге со времени болезни Франко, когда та надоедала ей своими бесконечными телефонными звонками и предложениями помощи. Оливии и в голову не приходило, что, вероятно, она заслуживает именно такого обращения. Однако подобных мыслей она даже не допускала.

Трейси уверенно направила огромный фургон к входу в здание аэропорта. Ее двоюродная сестра Дженис сидела рядом.

— Вон Оливия! Вон там! Она за той кучей странного багажа! — взвизгнула ерзавшая на заднем сиденье Холли Сольвиг.

— Интересно, сколько все это стоит? Я никогда не видела, чтобы у кого-то было столько багажа!

— Мы ничего другого и не ожидали, — сухо откликнулась Дженис.

— Джен, Холли, перестаньте, — мягко упрекнула их Трейси. — Если это действительно Оливия, то это Оливия. Вы же знаете, что она богата. Я только надеюсь, что правильно записала рейс и день.

За двадцать лет Оливия только два раза приезжала в Соединенные Штаты: на свадьбу брата и на похороны отца. Каждый раз, когда Трейси и Холли встречали ее, они испытывали одни и те же трудности. Для Оливии полностью изменить внешность было столь же просто, как для других женщин перекрасить ногти в другой цвет. Но поскольку ни Холли, ни Трейси Кайл никогда не менялись, Оливии не составляло труда их узнать. Как, например, сейчас.

— Я же говорила, что это она, Трейс, — торжествующе повторяла Холли. — Смотри, она нас заметила! Она подает нам знак «крестных матерей».

Трейси оглянулась и чуть не врезалась в «СААБ». Это был их знак, буква «у» из американского языка знаков — вытянутые указательный и большой пальцы.

— Ты только посмотри на эти очки! Она похожа на матушку Марио Сан-Джаккамо, отдыхающую у бассейна в загородном клубе в 1970 году! Сразу видно, что она из Вестбрука! Теперь нам понадобится еще полчаса, чтобы развернуться и подобрать ее!

Холли вдруг почувствовала себя неловко. Сорокадвухлетняя женщина, делающая знак «у»... Однако, чуть помедлив, она начала подавать другие знаки, которым научилась за долгие годы работы в больнице, например «Это неправда» и «Поговори со мной». Со стороны казалось, будто она беседует с глухим человеком.

— Не может быть! — на этот раз кричала Дженис. — Кто бы ни была эта женщина, она по меньшей мере на десять лет моложе нас!

Все три женщины как по команде украдкой начали разглядывать себя в отражающих поверхностях салона, словно внезапно решили купить себе купальники. У каждой в голове крутилась вариация одной и той же темы: «Если это и в самом деле наша старинная подруга, то здесь замешана не хирургия, а магия».

— Но ведь это реально она! — настаивала Холли, переходя на подростковый сленг. Стоя на коленях, она смотрела в заднее окно. — Это Оливия Сенно, герцогиня Монтефалько...

— Графиня, — поправила ее Трейси. — И ты не видела ее восемь лет, Холли.

— Да хоть граф Монте-Кристо! Я уверена — она хочет, чтобы мы сдали назад.

Трейси резко затормозила, раздвигая толпу протестующе блеющих автомобилей грубой силой «дженерал моторс», и под отчаянные вопли Холли «Там тяжелобольная женщина! Ей нужна срочная помощь! Прочь!» стала сдавать назад, к Оливии. Сморщив от восторга носик, та пританцовывала на месте. Ее подруги улыбались с разной степенью уверенности. Лоск Оливии, как будто вышедшей из рекламного ролика о преимуществах фолиевой кислоты, вдруг заставил их всех осознать свои мокрые подмышки и тусклые волосы. Джен и Трейси были одеты в вытянувшиеся трикотажные шорты, а обрезанные ниже колена джинсы Холли обтянули ее слишком туго — вздумай она засунуть большой палец в карман, попытка закончилась бы вывихом.

Двадцать пять лет назад их четверка была неразлучна — боевая единица в ажурных черных чулках, синих форменных юбках из шотландки и небрежно наброшенных черных куртках из искусственной кожи от Дж. С. Пенни. Порочные и невинные одновременно, они шатались по коридорам школы Святой Урсулы, вызывающе хлопая жвачками и хамя всем, кто встречался им на пути. Крутые девчонки, никогда не ввязывавшиеся в драки, они открыто насмехались над правилами, но в одиннадцать вечера всегда были дома. Двадцать пять лет назад подруги стали называть себя «крестными матерями» в честь фильма, который посмотрели не менее десяти раз. Даже Холли, в жилах которой, в отличие от остальных, не было ни капли итальянской крови, пришлось придать своим льняным волосам цвет и текстуру ведьминой копны. В девятом классе они подняли на флагшток бюстгальтер необъятного размера. Из окна кабинета математики, расположенного на третьем этаже, девчонки наблюдали, как сестра Мэри Винсент сражается с мартовским ветром, пытаясь снять бюстгальтер и не сбить при этом на землю флаги ордена и Соединенных Штатов. Ей пришлось действовать самостоятельно, потому что дворник, кроткий человек по имени Вайли, так сконфузился, что от него не было никакого проку. В десятом классе, как только Дженис и Трейси получили водительские права и разрешение дедушки пользоваться по субботам его «бонневилем», подруги повадились приезжать в Бенниз Биф и снимать крутых нагловатых парней из Фентон Хай, после чего автомобиль с четырьмя парами на двух кожаных сиденьях парковался на стоянке позади поля для гольфа. Однажды они на спор выпили виски, который Дженис украла под барной стойкой в закусочной своего отца. Подружки пили виски, сидя на могиле Альфонса Капоне[2]на кладбище Святых Праведников. В одиннадцатом классе они написали аэрозольной краской на месте, где ставил свой автомобиль директор колледжа: «Мы пронесли варево на крышу Св. У!» В выпускном классе Оливия по уши увязла в романе со студентом из Лойолы, а Трейси заработала ужасную крапивницу и стерла руки до рубцов, потому что ей пришлось писать семестровые работы по английскому языку и гражданскому праву за себя и Ливи. Затем студент из Лойолы влюбился в Анну Крюченко, а Оливия взяла в классе изобразительного искусства ножницы и отрезала двадцатидюймовую косу Анны за неделю до выпускного бала.