Книга Скафандр и бабочка - Жан-Доминик Боби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По сути, вероятных улучшений следует ожидать со стороны дыхательных путей. В долгосрочной перспективе можно надеяться восстановить нормальное, без помощи желудочного зонда, питание, естественный вдох и возможность слабого выдоха, заставляющего вибрировать голосовые связки. А пока я был бы счастливейшим из людей, если бы мне удалось проглатывать излишки слюны, которая постоянно скапливается во рту. Еще не рассвело, а я уже упражняюсь, пытаясь просунуть язык к заднему нёбу, чтобы вызвать глотательный рефлекс. Кроме того, я посвятил своей гортани пакетики ладана, которые висят на стене. Это приношение по обету, привезенное из Японии моими приятельницами — любительницами путешествовать и к тому же верующими, камень в молитвенном монументе, воздвигнутом моим окружением по воле странствий. На всех широтах ради меня взывали к самым разным духам. Я пытаюсь навести хоть какой-то порядок в этом необъятном движении душ. Узнав, что во имя меня сожгли несколько свечей в бретонской часовне или читали мантру в непальском храме, я сразу же определяю точную цель для этих духовных изъявлений. Так, свой правый глаз я препоручил камерунскому марабуту[4], которого одна моя подруга попросила обеспечить благосклонность африканских богов ко мне. Что касается нарушений слуха, то я полагаюсь на добрые отношения с монахами братства Бордо одной тещи с благочестивым сердцем. Они постоянно молятся за меня, и я порой мысленно проскальзываю в их аббатство, дабы услышать возносящиеся к небу песнопения. Пока все это не принесло особых результатов, но когда семерых братьев этого ордена убили исламские фанатики, у меня несколько дней болели уши. Однако столь высокие покровительства не более чем глиняные бастионы, песчаные стены, линии Мажино[5]по сравнению с коротенькой молитвой, которую моя дочь Селеста по вечерам перед сном обращает к своему Господу. А так как засыпаем мы примерно в одно и то же время, то я отправляюсь в царство снов с этой чудесной поддержкой, которая оберегает меня от всех дурных встреч.
В половине девятого появляется кинезитерапевт. Спортивная фигура, профиль с римской монеты… Брижит приходит, чтобы заставить функционировать мои руки и ноги, скованные анкилозом. Это называют мобилизацией. Такая воинственная терминология смешит, стоит лишь взглянуть на отощавшее войско: за двадцать недель потеряно тридцать килограммов. Я не рассчитывал на подобный результат, садясь на диету за неделю до случившегося со мной несчастья. Мимоходом Брижит проверяет, не предвещает ли улучшение некое вздрагивание. «Попробуйте сжать мой кулак», — просит она. Иногда у меня появляется иллюзия, будто я шевелю пальцами, и я собираю всю свою энергию, чтобы стиснуть их, но ни один не шелохнется, и она кладет мою безжизненную руку на губчатую подушечку, которая служит ей подставкой. По сути, единственные изменения касаются моей головы: теперь я могу поворачивать ее на девяносто градусов, и мое зрительное поле простирается от шиферной крыши соседнего здания до забавного Микки с высунутым языком, нарисованного моим сыном Теофилем, когда я не мог и рта приоткрыть. В результате упражнений сейчас мы добились того, что мне в рот можно ввести соску. Как говорит невропатолог, требуется много терпения.
Сеанс кинезитерапии заканчивается массажем лица. Своими теплыми пальцами Брижит пробегает по моему лицу — по бесчувственной зоне, которая кажется мне пергаментной, а также по той области, где нервные связи не утеряны, что позволяет мне шевелить бровью. Разграничительная линия проходит через рот, и потому я могу изобразить лишь полуулыбку, что вполне соответствует обычному моему настроению. Например, обычная процедура туалета может вызвать у меня разнообразные чувства.
В один день я нахожу забавным, что в сорок четыре года меня моют, переворачивают, вытирают и пеленают, как грудного младенца, — словно я возвращаясь в детство. Я даже получаю от этого некоторое удовольствие. Но на другой день все это кажется мне верхом трагедии, и слеза катится в пену для бритья, которую санитар наносит на мои щеки. Что касается еженедельного купания, то оно повергает меня в печаль и в то же время одаривает блаженством. Вслед за чудесным мгновением погружения в ванну быстро приходит тоска по плесканию в воде — роскоши моей подвижной жизни. Я подолгу нежился в ванне с чашкой чая или стаканом виски, с хорошей книгой или газетой, переключая воду пальцами ног. Вспоминая эти былые удовольствия, я с особой мукой осознаю свое нынешнее положение. К счастью, останавливаться на этом времени нет. Меня, дрожащего от холода, уже везут в палату на каталке, не уступающей удобством доске факира. К половине одиннадцатого надо быть полностью одетым и готовым спуститься в реабилитационный зал. Отказавшись принять рекомендованную здесь отвратительную спортивную одежду, я возвращаюсь к своему тряпью запоздалого студента. Подобно купанию, мои старые свитеры могли бы вызвать у меня мучительные воспоминания, но я вижу в них скорее символ жизни, которая продолжается, и доказательство того, что я все еще хочу оставаться самим собой. Конечно, я пускаю слюну, но почему бы не в кашемир?
Я очень люблю буквы алфавита. Ночью, когда становится чересчур темно и виднеется лишь маленький световой индикатор телевизора, гласные и согласные танцуют для меня под мелодию фарандолы[6]Шарля Трене[7]: «О Венеции, сказочном городе, нежную память храню…» Рука об руку они пересекают палату, кружат возле кровати, проходят мимо окна, вьются по стене, добираются до двери и снова пускаются в путь.
E S A R I N T U L O M D P C F B V H G J Q Z Y X K W
Кажущийся беспорядок этого веселого шествия не случаен, а искусно высчитан. Это, скорее, не алфавит, а хитпарад, где каждая буква находит свое место в зависимости от частоты ее повторения во французском языке. Так, «Е» красуется во главе, a «W» цепляется в конце, чтобы не оторваться от группы. «В» дуется, недовольная тем, что ее отодвинули и поставили рядом с буквой «V», с которой постоянно путают. Горделивая «J» удивляется, что оказалась так далеко: это она-то, с которой начинается столько фраз! Раздосадованная тем, что позволила захватить место букве «Н», толстуха «G» выглядит рассерженной, а неразлучные «Т» и «U» радуются, что опять оказались вместе. Такие перестановки имеют важное основание: облегчить задачу всех тех, кто хочет попытаться общаться со мной.
Система довольно примитивна: мне перечисляют буквы (вариант «ESA..»), пока я, моргнув глазом, не остановлю своего собеседника на той букве, которую он должен записать. Если нет ошибки, довольно быстро получается целое слово, затем фраза, более или менее вразумительная. Но это теория, способ употребления, пояснительная записка. А существует реальность, страх одних и здравый смысл других. Далеко не все равны перед кодом, как еще называют такой способ перевода моих мыслей. Любители кроссвордов и игроки в скрабл[8]имеют преимущества. Девушки справляются лучше, чем юноши. Некоторые, в силу приобретенного навыка, знают игру наизусть и даже не пользуются уже священной тетрадью — отчасти кратким справочником, напоминающим порядок букв, отчасти блокнотом, куда, подобно оракулам какой-нибудь пифии[9], заносят все мои слова.
