Книга Как я съел асфальт - Алексей Швецов

Саша очень давно был знаком и с Лешей, и с Пашей.

С Лешей, с Карнауховым Лешей, они сошлись, когда Сашу пригласили в какую-то компанию. Саша сразу же обратил внимание на толстого человека, который очень походил на добродушного циркового медведя – большой, неуклюжий и трогательно жалкий. Леша не был иноходцем в полном понимании этого слова. Он слегка косолапил, заворачивая носки ног глубоко внутрь. Сильно сутулился. Вместе с тем умудрялся обладать раскачивающейся походкой, вероятно оттого, что при передвижении он расставлял ноги широко, как моряк, пытающийся удержать равновесие на качающемся судне. Саша тогда, наблюдая его движения, попытался для себя охарактеризовать Лешу. Обычно те, кто при ходьбе ставит ноги носками внутрь, очень замкнутые люди.

Причем чем глубже внутрь, тем необщительнее и тем более сосредоточен на себе обладатель такой походки. Такие люди чаще говорят сами с собой, и даже среди толпы они, не скрываясь, перебирают губами слова, сказанные самому интересному в мире собеседнику в своем лице.

Те же, кто ходили, широко расставляя ноги, большей частью были людьми сильными, раскованными, где-то уверенными в себе. В Лешиной походке присутствовали эти две взаимоисключающие особенности. Саша не стал разбираться в этих противоречиях, он сразу нарисовал себе психологический портрет грызущего ногти человека, совместив оба характера в один. И оказался прав. Леша был сам в себе, его с великим трудом можно было вытянуть из дому. Он боялся всего нового, трудно сходился с людьми. Леша был страшно рассеянным и необязательным человеком. Он никогда никому не отказывал в любой просьбе, но, дав согласие, тут же принимался остервенело грызть ногти и ругать себя за то, что не признался сразу: он не сможет помочь. А потом долго казнился тем, что человек ждет, ждет от него обещанной помощи и сам ничего не предпринимает. А Леша ничего для него и не делал.

Раскованность Леши проявлялась редко, и только с людьми, которые ему были близки. Тогда он мог быть сильным, мог советовать и покровительственным тоном поучать кого-либо. Такое же раскрепощающее действие оказывал на него алкоголь.

Еще Леша мечтал похудеть, но так, чтобы сразу, не прилагая к этому никаких усилий. Он не придерживался диет, не занимался спортом, но каждое утро становился на весы и, укоризненно качая головой, обнаруживал, что вес не уменьшался, а, напротив, по какой-то неведомой ему причине прибавлялся.

При всей своей неприспособленности к жизни и несобранности Леша был женат. Вернее, его жена была замужем за Лешей. Она организовала сеть газетных киосков и являла собой направляющую силу, способствующую направлению спящей в Леше энергии в нужное русло. А Леша, с каким-то исступлением грызя ногти, слушался ее во всем и занимался этим газетным бизнесом, не проявляя никакой инициативы. Еще он любил одаривать приятелей несвежими газетами и журналами, нереализованными через торговую сеть.

– Стало быть, ты не желаешь слушать родную речь? – продолжил свои расспросы Леша.

Леша любил задавать вопросы и спорить, очень любил. А точнее, любил неистово спорить до пены у рта, до хрипоты. Спорить по любому поводу, даже по самому незначительному и пустяковому.

– Нет, не совсем так, – закурив очередную сигарету, ответил Саша. – Здесь, в России, я очень даже люблю ее послушать, но за границей?.. Точнее сказать, не в русском языке дело. Причина в соотечественниках, от которых я устаю. Леха, дражайший мой друг, ты пойми, мне надоело хамство, а там его нет. Там совсем другая атмосфера! Мне улыбаются. Понимаешь? Просто улыбаются, не зная совершенно, что я за человек. Может быть, это ничего не значит, но как приятно! Я зашел там в кафешку какую-нибудь, а мне улыбаются. Посидел, выпил, надебоширил, а мне продолжают улыбаться. На следующий день я опять туда, а мне улыбаются. Опять напился, опять надебоширил, уже не очень улыбаются, но и не бьют. В третий раз меня уже узнают. Меня туда не пустят, но без мордобоя, а даже с какой-то вымученной улыбкой. Ты у нас приди наутро в то заведение, где накануне устроил скандал. Да ты просто не дойдешь, потому что тебе ребра в тот же вечер пересчитали так, что ты неделю вообще ходить не сможешь. И ни тени улыбки! Вот это я называю хамством и бескультурьем. Вот от этого я езжу отдыхать в цивилизованные страны.

– А что, тут тебе совсем никто не улыбается? – уточнил Леша.

– Улыбается, – улыбнулся в свою очередь Саша. – Гаишник улыбается, когда остановит за нарушение, парикмахер улыбается, когда прошу сделать меня похожим на человека, жена улыбается, когда я делаю попытки вразумительно объяснить, где я провел ночь. Но это все не то.

– А мне не улыбается сидеть здесь всю ночь, – подал голос Паша, – и слушать ваши препирания.

Саша и Леша засмеялись.

Потом они долго стояли возле ресторана, смеялись и курили на вечернем ветру.

Сентябрь выдался на редкость сухим и теплым. Саша любил такую сухую и теплую погоду, когда нет дождя, то есть сухо, и тепло, что значит когда не холодно, а, наоборот, тепло и не замерзаешь от холода. Оранжевыми и золотыми красками осень нарядно раскрашивала Москву. Ковры с причудливыми орнаментами из листвы устилали парки и скверы. Погода стояла изумительная, чем радовала Сашу. В такие дни вполне можно было красиво и элегантно одеваться. Нечасто удавалось облачиться в свой любимый элегантный осенний плащ, приобретенный на блошином рынке в Париже, и не менее любимые туфли. Летом в Москве было жарко, и в плаще ходить было не совсем удобно. Саша пробовал, он любил красиво одеться, но от идеи носить плащ летом пришлось отказаться: было жарко и неуютно. А после лета обычно как-то резко наступала зима, и в плаще было прохладно и даже холодно. А сейчас после лета неожиданно наступила осень, и Саша с готовностью и с какой-то всепоглощающей радостью решил, что наступило самое время для плаща.

Еще Саше нравилось отдыхать. А лучше всего отдыхалось в хорошую погоду. Плохую погоду Саша не любил. Ходить с зонтом по мокрым лужам или в шапке под колючим снегом он не любил, а вот хорошая погода ему нравилась, он ее любил.

Саша занимался редким, но вместе с тем нужным и необычным делом. Он любил свое дело, как и хорошую погоду, всегда с радостью и какой-то даже гордостью говорил о своем деле, если его об этом спрашивали. Но даже если и не спрашивали, Саша все равно сообщал новым знакомым и не очень новым и не всегда знакомым, чем занимается. Он рассказывал о своем деле и с радостью замечал то изумление и, подчас, интерес, который он вызывал. А вызывал он его часто. Саша строил маленькие домики, маленькие нужные домики по дорогам и федеральным трассам нашей страны. В этих домиках всегда было два входа, два окошка и по нескольку отверстий в полу. Почти всегда эти два входа укомплектовывались соответствующими надписями, которые Саша называл «мемориальными досками». На этих «мемориальных досках» красовались лаконичные, но емкие по содержанию и смыслу надписи. Буквы «М» и «Ж» отражали саму суть дороги, а может быть, и всей нашей жизни. У Саши была строительная фирма, которая специализировалась на установке придорожных туалетов, или отхожих мест, если хотите. Саша уже очень давно занимался этим и знал о туалетах все. Он также хорошо, на профессиональном уровне, располагал сведениями о том, для чего они нужны. И гордился этим сокровенным знанием.