Книга Лучшее лето в ее жизни - Лея Любомирская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В магазине Мария Эужения осторожно подходит к стене, на ощупь вытаскивает большую картонную коробку, ставит ее на прилавок и только после этого открывает глаза.
Коробка до половины заполнена резными костяными пуговицами.
Мария Эужения по локоть погружает руки в коробку и восхищенно вздыхает.
[3]
Дона Алзира сидит за столиком в маленьком кафе и крошечными глотками пьет кофе из белой чашечки. Кофе мало, и хотя дона Алзира старается изо всех сил, растянуть его надолго не удается.
Дона Алзира со стуком ставит чашечку на стол и лезет в карман. Где-то в кармане у нее была монетка.
«Если это евро, – думает дона Алзира, роясь в кармане, – расплачусь и возьму еще чашечку».
Дона Алзира нащупывает монетку и, не глядя, зажимает ее в кулаке.
«А если два евро, – торопливо додумывает она, – возьму и кофе, и кокосовую булочку».
Дона Алзира разжимает кулак и смотрит на монетку.
Монетка оказывается бесплатным жетончиком из супермаркета.[4]
– Надо же, – бормочет дона Алзира, обращаясь к жетончику. – Вот ты где. А я тебя вчера в кошельке искала…
Доне Алзире очень стыдно, у нее даже щеки горят. Ей кажется, что люди вокруг знают, как она распланировала два евро, и теперь смотрят на нее и посмеиваются.
Дона Алзира сует жетончик обратно в карман, подносит ко рту пустую чашечку и делает вид, что допивает кофе.
Потом она смотрит на часы и вскакивает из-за столика.
– Ну надо же! – вскрикивает дона Алзира. – Совсем забыла! Я же опаздываю! – Она поворачивается к прилавку и неуверенно смотрит на хозяйку кафе, дону Сидалию, которая аккуратно режет сливочный торт. – О, Сидалия… – говорит она.
– Бегите, дона Алзира, бегите, потом заплатите, у меня сейчас руки заняты! – Дона Сидалия подмигивает доне Алзире и слизывает с ножа сливочную кляксу.
Дона Алзира с облегчением улыбается, желает Сидалии приятных выходных и выходит из кафе. Быстрым шагом доходит до угла, сворачивает в переулок и останавливается.
– Кофе, – печально бормочет она себе под нос. – Где бы выпить кофе…
[5]
Дона Лурдеш приходит к магазину задолго до конца перерыва.
Прислоняется к выложенной зеленой плиткой стене и терпеливо ждет.
Солнце греет стену и дону Лурдеш, легкий ветерок пахнет океаном, и доне Лурдеш кажется, будто ванна уже вычищена, полы вымыты, ужин приготовлен, и даже простыни поглажены, и все это – само собой, без ее, доны Лурдеш, участия.
От этого доне Лурдеш делается так хорошо, что она даже глаза слегка прикрывает, и ее лицо становится похоже на изображение Богоматери Праведных Удовольствий.[6]
В три часа дня с разных сторон к магазину подбегают две молоденькие продавщицы.
– Опять эта тетка, – нервно шепчет Бела, отпирая металлическую дверь. – Давай, ты с ней разберешься? У тебя лучше получается.
– Перебьешься, – хмуро отвечает Нела, отключая сигнализацию. – Твоя клиентка, ты с ней и разбирайся.
Дона Лурдеш делает последний глоток ветра и солнца и решительно открывает глаза.
Она вспоминает, что на самом деле ванна не вычищена, полы не вымыты, для ужина еще ничего не куплено, а простыни придется гладить ночью, когда дети уснут.
От этого доне Лурдеш делается так тошно, что она слегка зеленеет, и лицо ее становится похоже на давно запертый подвал.
– Идет, – обреченно говорит Бела. – А я надеялась, что она там уснула, у стены…
– Не ной, – отвечает Нела. – Когда-нибудь же ей надоест сюда таскаться.
– Тебе легко говорить, – бурчит Бела и тут же расцветает в радостной улыбке: – Добрый день, дона Лурдеш! Чем могу быть вам полезна?
Дона Лурдеш подходит вплотную к стеклянному прилавку и кладет на него большую черную сумку. Бела едва заметно морщится. За царапины на стекле обязательно влетит от Карлуша. Но если попросить дону Лурдеш снять сумку с прилавка, дона Лурдеш обидится и напишет жалобу. И тогда от Карлуша влетит еще сильнее. «Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы она не поцарапала стекло», – мысленно просит Бела, улыбаясь еще радостнее.
Дона Лурдеш достает из сумки потертую косметичку. В косметичке у нее лежит тоненький серебряный браслет. Этот браслет дона Лурдеш купила себе на Рождество за двадцать пять евро, упаковала в красивую картонную коробочку и вложила туда же крошечную открытку с ежиком и мышкой. Ежик на открытке обнимал мышку, и из его рта выползали слова: «Моей любимой жене». Дона Лурдеш положила коробочку под елку и в Рождество сделала вид, что это подарок от Шику. Шику тоже сделал вид, что это подарок от него, только спросил, не многовато ли у доны Лурдеш украшений, но спросил не всерьез, не обидно. Дона Лурдеш надела браслет на руку и ходила в нем три дня, нарочно отворачивая рукав, чтобы все видели ее браслет. А на четвертый день у браслета отвалилась застежка.
– Вы поймите, дона Лурдеш, – говорит Бела, улыбаясь изо всех сил, – мы же уже два раза отправляли его в починку. А он опять ломается. Это брак, понимаете? Фабричный брак. Если бы у нас были еще такие браслеты, мы бы вам заменили и дело с концом. Но этот был единственный, понимаете?
– Если хотите, – подхватывает Нела, – мы можем вернуть вам деньги. Или вы можете выбрать что-нибудь другое. Например… – Нела вертит головой в поисках чего-нибудь за двадцать пять евро. – Например, вот этот крест!
Дона Лурдеш с отвращением смотрит на огромный аляповатый крест, усыпанный гранеными стекляшками. Сейчас она выскажет этим наглым девицам все, что она думает об их магазине и о том, как здесь относятся к клиентам. Вначале выскажет, а потом потребует жалобную книгу и напишет все то же самое. И, может, еще даже добавит.
Дона Лурдеш открывает рот.
