Книга Пазл-мазл. Записки гроссмейстера - Вардван Варжапетян

В общем, произносили евреев по-разному, жизнь отнимали по-разному, и только евреи одинаково становились из живых неживыми, превращались в трупы, останки, кожу и кости, прах пепел, дым. Это и есть триумф воли. А проще: бей жидов, спасай Германию!

Еще жили белорусы, поляки, украинцы, литовцы, немцы, несколько чехов и цыган, один итальянец. Русских не помню. Они пришли осенью 1939-го все сразу. Как говорится, со своим добром: танками, советской властью, ВКП(б), НКВД, исполкомом, пионерской дружиной. Все вдруг стали говорить по-русски. На идише, конечно, тоже говорили, но тише и не так громко жестикулируя.

Первые слова я пролепетал на идише. Какие – не помню и спросить не у кого. Самое страшное – когда не у кого спросить.

А знаете, кого Гитлер хотел повесить первым, когда возьмет Москву? Правильно, Левитана.

В человеке ведь самое главное – голос. Не только у теноров, басов, меццо-сопрано. Вот говорят: глаза. А вы еще попробуйте некоторым посмотреть в глаза. Потом, это же надо близко подойти. Хотя как сказать... Приведу пример с моим другом Борисом Шапиро. По образованию физик. Поехал он с женой в Германию. Коллеги решили ему показать живописности Рейна. И вот в одном пейзаже Боря восхитился цветущей яблоней и сломал ветку – жене преподнести. Вдруг видит: кто-то бежит, грозится, кричит: «Schmutzige judische Schwein!»

Оказалось, земля принадлежит запыхавшемуся господину. Шапиро извинился: глубоко сожалеет о нехорошем поступке и просит извинить – он хотел ветку преподнести жене, ей трудно ходить после операции, но он возместит ущерб...

Достал бумажник. Немец обиженно отказался от денег. Мало того: убежал и прибежал с букетом роз для фрау; он надеется, что даме будет приятен такой знак внимания с его стороны.

Боря поблагодарил и спросил:

– Скажите, а как вы с такого расстояния разглядели, что я грязная еврейская свинья?

Немец побелел. Потом стал серым.

– О, у меня даже в мыслях не было, что вы еврей! Я совершенно не имел вас в виду, просто я очень рассердился.

Так что близко-далеко – понятия относительные. Но если б все было относительно, нас с вами просто не было бы на свете. Меня-то уж точно. Однако есть абсолютные понятия и величины. Есть, в конце концов, аксиомы, то есть истины, не требующие доказательств. Одна из них (по крайней мере для меня и еще для 6 258 673 – шести миллионов двухсот пятидесяти восьми тысяч шестисот семидесяти трех убиенных евреев) такова: этот господин с розами для больной жены Бориса Шапиро (герр Мюллер, как он представился), когда ему было двадцать лет, пришел убить Борю (который тогда еще не родился), его родителей, бабушку с дедушкой, всех родственников, даже однофамильцев, вообще всех – д о о д н о г о – евреев.

Ну, к Шапиро, допустим, у Мюллера могли быть претензии: вот родится, вырастет, приедет в Германию, обломает яблоню... Но я-то при чем? Какие ко мне претензии? Тем более у Гитлера.

Психи.

Но мне повезло. Я лицом к лицу встретился с тем, кто пришел убить меня. И он не был похож на психа.

Минутку. Звонят в дверь. Почтальон. Заказное письмо из Хайфы от Эдуарда Дыскина. Зовет в гости. Прислал русскую газету. Фото Эдика и подпись: «Герой-партизан, отец героя Эли Дыскина».

Не знаю, кто в Хайфе знает Эдика, но его сына точно знает весь Израиль. Израильский Маресьев, командир танка. Уничтожил 202 вражеских танка, из них 39 в одном бою. Он живет в Тель-Авиве. Первым делом Элька повез меня в армейский Дом инвалидов. Чего там только нет: медицинские кабинеты всех специалистов, кружки, как в Доме пионеров, спортивные секции, танцевальный зал, спортивный бассейн, тир для слепых, духовой оркестр, джаз, ресторан, куда мы и закатились.

Конечно, я не удержался, спросил его, как он ухитрился подбить столько «арабов»?

– Дядя Веня, я бы и сто сжег. У меня такой экипаж был! – И заплакал. – Такие ребята были!

Я клял себя: дурак, зачем спросил! Два экипажа у него сгорело, он выжил, но на нем живого места нет, на него и мужику-то глядеть страшно.

Батальон, где он служил в войну Судного дня[Война Судного дня началась 6 октября 1973 года в Йом-Кипур (Судный день), самый скорбный день для евреев. В тот день Египет напал на Синай, а Сирия – на Голанские высоты.], оборонял Голаны. Там сошлось танков, как на Курской дуге, чуть не две тысячи!

Сидим, пьем лимонную водку, закусываем рыбным ассорти, у каждого полная тарелка силоса, и все речь ведем про войну: как мы с Эдиком партизанили, у нас тоже получилась еврейская война, только не с арабами, а с немцами, полицаями, бандеровцами и всякими лесными батьками.

– Элька, папа не рассказывал, почему он ест только мясо и рыбу, а от зелени его тошнит?

Дыскин зверски давит каблуком мой ботинок и кашляет, будто подавился. Весь побагровел. Понимаю. Одно дело: корова щиплет травку, коза, овечка. А когда люди пасутся... С правого фланга у меня Вася Шмуклер, пограничник, два побега из плена, у нас в отряде он разведчик, в роте Идла Куличника. Он ботаником мечтает стать после...

А я? Мечтал о шашках из черного и белого хлеба: взял – съел. А пока рву травку, перетираю зубами. Зубы придерживаю пальцами, чтобы не выпали. Съедобное – несъедобное? Все одно жрешь, рука сама тащит зелень вместе с землей, и не знаешь, от чего скорее подохнешь: от поганки, бузины или от голода. «Ибо душа наша унижена до праха, утроба наша прильнула к земле», как пел под гусли царь Давид. Поэтический образ. А тут по земле расползлись не образы – люди. Да какие! Цены им не сложить. Никакую цену за них не назначить. Хотя немцы давали по килограмму соли тому, кто выдаст еврея. И колбасу в консерве. А мы паслись на подножном корму. Кору и траву варили в болотной воде. Без соли, конечно.

С правого фланга, слышу, пасется Ошер Гиндин, громыхает скелетом, как динозавр. Чярнухинский богатырь, грузчик на пристани. При таких габаритах в Красной Армии давали бы ему в обед бачок первого и второго. Но мы не в армии, не на фронте и не в тылу, потому что тыловикам тоже хоть какое довольствие положено. А нам ничего. Лягушек не осталось в болоте, всех поели. Моя Ида жалуется: «Детям нечего считать на уроках».

У нас же своя лесная школа. Даже две: ешибот, хедер – назовите, как хотите, – где меламед (то есть учитель) Рубинов учит мальчиков Торе и Талмуду. А второй заведует моя Ида. У нее все вместе – мальчики, девочки; для всех детей любого возраста три предмета: чтение, чистописание и счет. С чтением лучше всего, есть книжки: Пушкин, Шевченко, Коцюбинский, Леся Украинка, Якуб Колас. С письмом плохо – писать нечем и не на чем. Пишут на проолифенной фанере кусками обожженной глины. Пробовали угольками – только перепачкались. А сперва упражнялись на Гиндине: обряжали в его черный тулуп, ставили как классную доску, он еще и тряпку с мелом держал. Спина широченная, знай пиши. Но мелки кончились. Да и Ошер сильно исхудал. Стали на пень его сажать, как медведя. Но и сидеть тяжело без питания. Приспособили фанеру.