Книга Стрекоза ее детства - Мартен Паж

Ее взгляд остановился на репродукции эстампа Хокусаи[4]«Большая волна», которая висела на противоположной стене. Она жила одна в квартире, которая была ей явно велика — ей так и не удалось привыкнуть к пространству, которым она владела. Правда, в этом были и свои преимущества: она могла подолгу не убираться, места все равно хватало. Вещи расползались по всей квартире по воле случая. Одежда рассредоточивалась по спальне, диски собирались возле музыкального центра в гостиной, видеокассеты у телевизора, а книжки, чашки и тарелки разбредались кто куда, размещаясь понемножку по всем комнатам. Однако квартира не производила неприятного впечатления запущенности; напротив, этот хаос обладал особым шармом, напоминая одичавший сад, густо заросший экзотическими растениями, которым позволили расти свободно, без подпорок и преград. Когда появлялась пыль, Фио бралась за уборку: мыла чашки, убирала книжки в шкаф, складывала вещи, ставила ровно диван, подметала и мыла пол, уничтожая хаос и каждый раз начиная с нуля геологию своего мира. Но хаос был настырен и неизбежно возвращался подобно приливу, выбрасывая на поверхность все новых рыб и ракушек, обломки кораблекрушений и медуз. Это не Фио выкрасила здешние стены краской цвета гусиного помета, не она приобрела эту ужасную синюю мебель для кухни со встроенной техникой. Она ничего здесь не выбирала, скорее ей казалось, что не она выбрала эту квартиру, а квартира выбрала ее где-то в магазине, в отделе «квартиросъемщиков». Конечно, она приучила пространство к своему присутствию. Понемногу ее дух заполнил комнаты, окутав даже синеву кухонной мебели, и отныне квартира стала цвета Фио.

Поменяв воду в миске Пелама, Фио уселась на диван пить чай, маленькими глоточками и громко прихлебывая. Это был ее любимый чай — смесь черного чая с цитрусами и какими-то синенькими цветочками, — рекомендованный ей когда-то двумя очаровательными продавщицами «Английской чайной компании». Она пила его без сахара, наслаждаясь чистым вкусом, столь богатым цветами и Китаем, и мысли ее прояснялись. Занятия начинались только 3 января, и, как обычно, она нашла себе нечто поинтереснее, чем повторение пройденного. Сегодня вечером этим «нечто» было ничто, но этого ей хватало с лихвой. Возможно, через пару минут она откроет книгу, скорее всего роман, из тех, что обычно густо населены героями, оживающими под целебным взглядом читательницы, где не существуют кондиционеры, а полумрак так чудесно пахнет печатным словом и где солнце помещается не на небе, а в шести буквах: С, О, Л, Н, Ц, Е. Солнце.

Внезапно ужасная мысль, как паук хищными лапами, сдавила ее душевный покой: воскресенье вылупится из своего кокона менее чем через двенадцать часов. По спине пробежала дрожь. Фио подумала, что однажды стоило бы признать этот день преступным, заключить его в тюрьму или что-нибудь в этом роде. Воскресный день никогда ее не любил. К счастью, в последнее время он стал появляться реже и отнимал у нее не более одного дня в неделю. Вся юность Фио была воскресеньем, одним долгим днем, когда закрыты все магазины, она торчит дома одна, ей нечего делать и, даже если стоит хорошая погода, синее небо все равно имеет какой-то привкус серости.

Взяв пульт, Фио включила музыку, и из старого музыкального центра, стоявшего поперек гостиной, донесся голос Нила Хэннона. Задним числом Фио отметила, что холодильник практически пуст — открывая его, она не обратила на это внимания. А теперь урчащий от голода желудок услужливо отсылал ей картинки голых полок. Нужно идти в магазин. Супермаркет находился в сотне метров от ее дома, на улице Белльвиль, и в принципе это было делом пяти минут, но Фио знала, что больше времени просидит на диване, размышляя о предстоящем мероприятии, чем потребуется на его осуществление.

С тихим упорством и некоторой тревогой, преодолевая себя, она готовилась к столкновению с реальностью, как к спортивному состязанию. И хотя ей явно не хватало «социальной мускулистости», в основном она успешно справлялась со всеми упражнениями, необходимыми для спокойного существования. Привычно раззадоривая себя, она занимала стартовую позицию, чтобы отправиться за хлебом, встретиться с однокурсниками… Револьверный выстрел в голову служил сигналом к старту, и соревнование начиналось. Возможно, по дороге она зайдет повидаться с соседкой Зорой. Они поболтают, постреляют по кухонной стене из маленькой «беретты», целясь без промаха в связи с отсутствием цели. От выстрелов на стене появятся дырки, и она будет все больше напоминать поверхность Луны, правда, прямоугольную и плоскую. Может быть, и так. Или же Фио останется сидеть на своем темно-красном диване, мечтая о некоем будущем, слишком туманном, чтобы стать реальностью, заставляя трудиться свои весьма скромные чаяния и продолжая тренировать их для финальной схватки с реальностью. Во всяком случае, сейчас у нее на сердце оставалось еще много такого, с чем стоило спокойно расстаться, и она далеко не была уверена, что уже разобралась сама с собой. Чай, как обычно, подоспел вовремя и с головой погрузил ее в наслаждение. Фио взяла пачку бумаги, лежавшую на белом потрескавшемся кафеле стола, и принялась записывать всякие важные мысли, приводившие ее в трепет.

В дверь торопливо постучали. Фио удивилась: чтобы попасть в дом, нужно было звонить в домофон или же знать код. А код знали только они с Зорой. Но тут же вспомнила, как на прошлой неделе Зора, забыв-таки этот проклятый код, со всей дури вышибла дверь. Фио даже не успела подняться с дивана, как незваный гость открыл дверь и вошел без приглашения, столь любезно избавив ее от излишнего беспокойства. В своей безграничной вежливости он не стал отвлекаться на извинения.

— Вы Фио Регаль? Ну конечно, вы Фио Регаль.

Когда незнакомец называет тебя по имени, то всегда возникает ощущение, что ты уже не принадлежишь сам себе. Фио сжала в руках чашку, все ее тело напряглось; мужчина приблизился. Она кинула взгляд в левый угол дивана, прикинув, что в случае необходимости успеет запустить руку под подушку и выхватить подаренный Зорой револьвер. Молодой человек выглядел спокойным и уверенным в своем праве беспокоить ее и входить в ее дом без всякого разрешения. Не то чтобы он был наглым или агрессивным, просто он вырос в таком мире, где все двери для него были открыты, и каждый раз они вели его в комнаты, где все любили его и встречали с искренним радушием. Друзья говорили, что он самый очаровательный мужчина в весовой категории до семидесяти пяти килограммов, и, к несчастью, это на самом деле было так.

— Вы из полиции?

— Из полиции? Нет…

— Вы вошли без спросу, — сказала Фио, нахмурив брови и откинув со лба рыжую прядь.

— Поверьте, эта деталь не войдет в историю.

И он добавил, как будто обращаясь к восхищенной толпе: «Для истории не важно, стучались ли вы в дверь и вытирали ли ноги о коврик, она запомнит лишь то, что вы вошли». Он был доволен своей тирадой, которую заучивал в машине всю дорогу, пока ехал сюда. Эта фраза уже была записана в его дневнике, который он хранил во внутреннем нагрудном кармане. Дневнику он уделял исключительное внимание, поскольку однажды его наверняка опубликуют: один издатель, убежденный в блестящем будущем молодого человека — или же, в крайнем случае, его потомков, или же потомков некоторых из его знакомых, — уже заплатил ему солидный аванс за эту книгу.