Книга Победоносцев. Вернопреданный - Юрий Щеглов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кроме названных трудов, Победоносцеву принадлежат: одна из первых и серьезных научных монографий по истории крепостного права (в «Историч. исследованиях и статьях», СПб., 1876), ряд юридических статей в «Архиве» Калачева, «Журн. Мин. Юст.», «Юрид. Вестник» и «Русск. Вестник» (основные черты которых вошли, по большей части, в состав «Курса»), «Историко-юридич. акты переходной эпохи XVII–XVIII вв.» («Чтения в Импер. Общ. Истории и Древн. при Московск. Унив.», 1886); «Материалы для истории приказного судопроизводства в России» (там же, за 1890 г.), статья о Ле-Плэ («Русское Обозрение», 1889, № 9). Переводы: «Приключения чешского дворянина Братислава в Константинополе» (с чешск.); «О подражании Христу» (СПб., 1890), «Победа, победившая мир» (4 изд., М., 1895) и др.
Вернопреданный
Историческое повествование
Он дивным кругом очертил
Россию, заглянув ей в очи…
Александр Блок
Террор — страх ужас (лат.).
Да знаете ли вы вообще, что такое Россия? Ледяная пустыня, и по ней ходит лихой человек.
Константин Победоносцев
Руководимые самодержавным единством и православной терпимостью, мы можем и должны выполнить многое из того бесконечного, что предстоит миру еще совершить, чтобы приблизиться к идеалу общего блага. Это нам доступнее, чем кому-нибудь, в чем убеждает и «Московский сборник» К. П. Победоносцева, в котором высказалась одна сторона русского современного самосознания; другую же выставляет нижегородский «смотр»{1}. На этих фундаментах видно, что надо и можно строить.
Дмитрий Менделеев
Живая мишень
Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
………………
Двадцатый век… Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).
………………
И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть и ненависть к Отчизне…
И черная, земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи…
………………
Теперь — за мной, читатель мой,
В столицу Севера больную,
На отдаленный финский брег!
Александр Блок
Владимир Карлович[1]чуть ли не каждый день уговаривал его оставить занятия в большом кабинете и прекратить прием случайных посетителей. Сегодня он был особенно настойчив. Победоносцев за долгие годы совместной работы прекрасно изучил характер и повадки наиболее ценимого помощника и решил, что это неспроста. Опять по Петербургу поползли зловещие слухи. Егор, накидывая на плечи легкое серое пальто — весенний майский ветерок прохватывал — и отводя узковатые черные глазки, шепнул и даже с каким-то необъяснимым вызовом:
— Побойтесь Бога, ваше высокопревосходительство. Не искушайте судьбу, Константин Петрович. Присоветовал господин Саблер дельное. Подполковник Лесников каждый день наведывается в портерную, проверяет, как агенты ведут наблюдение.
Победоносцев брезгливо поморщился. Слова швейцара напомнили то, что хотелось забыть. Неприятно ощущать себя живой мишенью — жалкой куропаткой, прячущейся в зарослях травы. Он не променяет большой кабинет на внутренний и не перестанет выходить в переднюю навстречу любому желающему с ним побеседовать. Недавно сюда, на Литейный, без предварительного телефонного звонка или рекомендательной записки явился журналист Василий Розанов[2]— человек немолодой и не по годам робкий. Просил о содействии в публикации брошюры. Нападки Розанова на бюрократию не вызвали у Победоносцева раздражения, хотя он не мог их поддержать. Без бюрократии Россия погибнет. В щель тяжелых штор, которые повесили после покушения в марте прошлого года, он долго следил за Розановым, маявшимся у портерной на противоположной стороне проспекта. Славно они поспорили! Победоносцев сразу нащупал слабые стороны быстро прочитанного текста. Он проводил визитера до самых дверей дома, не обращая внимания на недовольство швейцара.
Победоносцев поспешно сел в карету и, откинувшись на подушку, устало смежил веки. Он знал, с каким любопытством прохожие следят за отъезжающей каретой, отмечая про себя с удивлением, что обер-прокурор Святейшего синода по-прежнему не прибегает к охране — ни велосипедистов, ни конных жандармов, ни пролетки с агентами в штатском. После зверского убийства Дмитрия Сергеевича Сипягина[3]новый министр внутренних дел Вячеслав Константинович фон Плеве[4], будто сговорившись с Саблером, требовал соблюдать осторожность — не пренебрегать охраной. Директором департамента полиции фон Плеве пригласил слывшего либералом прокурора Харьковской судебной палаты Алексея Александровича Лопухина, в жилах которого текла голубая кровь древнего боярского рода. Первая жена Петра Великого и мать царевича Алексея, которого Победоносцев чтил за твердую веру и мученическуюкончину, принадлежала к тем, кого Алексей Александрович числил среди своих предков. Дня два назад он представлялся Победоносцеву и при прощании в ответ на рукопожатие, которое до сих пор у обер-прокурора оставалось крепким, произнес, используя отнюдь не либеральную терминологию:
— Я прошу вас, Константин Петрович, проявлять чрезвычайную осмотрительность. Вы окружены мерзавцами, которые жаждут вашей крови. У Балмашова в портфеле был обнаружен не один, а два конверта, адресованные на имя обер-прокурора Святейшего синода, что указывает на серьезность намерений террориста. Даже Сипягин — человек опытный — ничего не заподозрил, когда убийца, протягивая конверт — точную копию ваших, сказал громко: «От его императорского высочества!»
